— Лось для нас не только кормилец, — вступает в разговор Василий Николаевич Вадичупов, напарник Михаила Алкадьева по ондатровой охоте. — Ведь в сапогах на зимнюю охоту в тайгу не пойдешь. И в валенках тоже. Мороз их быстро скрутит. Из камусов лосиных лап шьем обувь, камусом подбиваем лыжи.
— А разве из оленьих лап нельзя шить обувь? — удивляюсь я. — Разве у вас здесь нет оленьих стад?
— Конечно, нет! — отвечают мне охотники. — Их ликвидировало районное начальство вместе с колхозами. Говорят, убыточно.
— Из-за этого страдает и охотничье хозяйство, — снова берет слово мань-начальник. — На лыжах слишком далеко не пойдешь. На оленях раньше семь речек изъездишь. И добычи больше.
— Но я слыхал, что вам дают много техники, — пытаюсь я повернуть разговор в другое русло. — Вот эти моторы лодочные, снегоход «Буран».
— Моторы хорошие. А снегоход «Буран» капризный. Ломается часто. Цена-то его большая: две тысячи рублей. А в амбаре валяется. Поломался сразу: морозы. Да и куда на нем в наших условиях поедешь? Таежные дебри, чащобы. К тому же в бригаде у нас пятнадцать человек. Каждому ведь не дашь такую дорогую машину! А с олешками все бы справились. Не всюду, может, нужна техника-то!
В небе что-то зашумело. Скоро над кромкой леса показался вертолет.
— «МИ-6» летит.
— Нет, «МИ-8»! Вишь, какой он большой.
Охотники заспорили, заговорили о разных типах вертолетов. Оказывается, они разбираются в этих крылатых машинах больше, чем я.
Техника, машины, моторы незаметно, но властно входят в жизнь и быт таежников. На обеих лодках, на которых мы плавали, по два мотора. На берегу деревни Хулимсунт бросается в глаза обилие лодок с самыми разными моторами. Начиная от маломощных «Прибоев» и кончая «Вихрями» в тридцать лошадиных сил. Не сразу подсчитаешь, сколько у Алкадьевых лодочных моторов. У трех братьев Алкадьевых более восьмидесяти лошадиных сил. Это же целый табун! И пасти не надо. И бензину хватает: зверопромхоз неплохо снабжает горючим. Может быть, и правда, олени ни к чему? Только ведь зимой на лодках не покатаешься.
Шум вертолета растаял за лесом.
— Самолет — хорошо, а олени — лучше! — засмеялся Василий Николаевич Вадичупов, инвалид Отечественной войны, боец, принимавший участие в боях и в Подмосковье, и под Сталинградом, и на Курской дуге, и на Сандомирском плацдарме. — На вертолете на охоту не полетишь, а на олешках бы и я на одной ножке поездил бы. И зачем они здесь ликвидировали оленьи стада? Раньше вот здесь, по этому бору, проходила оленья дорога на Урал. Э-эх! А олени — лучше! — протянул со вздохом Василий Николаевич, нащупывая в траве костыль. — Сейчас мне, наверно, легче долететь до Вислы, где я потерял ногу, чем до зимних охотничьих угодий. А ведь очень хочется еще и покататься по тайге!..
Городскому жителю кажется, что взять лося — пара пустяков.
Конечно, рядом с большими городами, где давно уже нет традиционных врагов лося — медведя, волка, росомахи, где нормальный человек его пальцем не тронет, этот лесной красавец становится легкой добычей любого браконьера.
В тайге лось еще в первозданной силе ходит. У него и чутье тоньше, и слух острее, и ноги не только высоки, но и мощны, и быстры. В тайге лося, притаившись в густых ветвях над лосиной тропой, стережет коварная росомаха: вырвет глаза — и потемнеет мир. А медведь еще страшнее. Не свернешь вовремя, встретишься с ним — быть смертельному поединку. И у волков зубы острые. Чуть ослабнут ноги — будешь добычей волчьих зубов. Им достаются больные и немощные. Благодаря волчьим санитарам по тайге гуляет не болезнь, а здоровье, краса и сила.
Лось в тайге — истинный богатырь и красавец. И взять его человеку даже очень нелегко.
У этого костра я понял: охота на лося в тайге — честный поединок, состязание на равных!
— А на кого труднее всего охотиться? — спрашиваю я Михаила Алкадьева, стараясь поддержать разговор.
— Не знаю, — говорит как-то невнятно опять онемевший Михаил Никитич, потягивая густо заваренный чай. Точно он уже не здесь, а снова в лесу бредет один таежным отшельником.
— Какая охота труднее? — переспрашивает бойко Илья, показывая своим видом, что здесь-то он специалист. В отличие от среднего брата, он, как я заметил, говорун. В его довольно пестром лексиконе рядом с охотничье-таежной терминологией соседствуют чужие округлые выражения. Он часто говорит о политике, вынося категоричные суждения. В деревне своей он, как бригадир, полновластный хозяин, голова. В доме его стоит рация. Только он может связаться с большим миром. Как грамотный человек, учившийся в школе механизации, он выписывает газеты и журналы. — Соболиная охота самая трудная. Это общеизвестно. Потом охота на лося…