ТАЕЖНАЯ ИСТОРИЯ
— Светка! Светка-а-а! — раздавалось над хвойным мысом, круто опускавшимся к озеру. — Светка-а! Где ты-ы-ы?
Озеро рябило под слабым ветерком. Ветерок, кажется, тоже пел: «Светка-а! Светка-а! Где ты-ы-ы?» А над противоположным мысом с белым песчаным берегом эхо повторяло: «Светка! Где ты-ы-ы?»
Но Светка не откликалась, не появлялась. Песчаный берег, усеянный мелкой кварцевой галькой, был пуст. Лишь красно-бурая вода, шелестяще набегавшая на камушки, шептала о чем-то таинственном.
— И куда она запропастилась? — вздохнул, глядя на озеро, худощавый, среднего роста молодой человек. Его живые черные глаза, в которых всегда играло восторженное, почти детское выражение, сейчас погрустнели.
— Ушла-а!..
Тропинка, по которой он пошел неторопливым шагом, была узкой, еле приметной. По обеим сторонам ее высились то громадные кедры и сосны, то ели и пихты. Тут и там валялись гигантские стволы упавших деревьев. Одни свежие, другие успели порасти мхом. Остро пахло осенней прелью, гнилыми грибами. Кругом была мертвая тишина. Будто птицы и звери покинули эту тайгу. Лишь лекарь леса — дятел — где-то одиноко постукивал, нарушая гробовое молчание.
Раньше для Тимофея Вогулова тайга была всегда светлой сказкой: бродил бы и бродил по ней без конца. И у этого таежного озера он бывал не раз. И в детстве, и потом, когда приезжал из города на каникулы. И лес вокруг этой тропинки никогда не казался сумрачным, а ходьба по ней такой тягостной. И все из-за этой Светки.
«Ах, Светка, Светка, что мне с тобой делать? — говорил он про себя. — Убить, что ли?! Так, втихаря, чтоб никто не видел. И кто здесь в тайге увидит, кто скажет? Никто не увидит, никто не скажет. Только ведь люблю тебя!»
В то, первое лето она была совсем дикушей. Зверьком глядела на него, фырчала. Потом привыкла, стала совсем ручной…
А помогла им лесная ягода брусника. Помнится, подал он ей одну крупную, сочную красную ягодину. Попробовала. Почувствовав сладость, поглядела на него потеплевшими глазами, потянулась за второй, за третьей. Она любила спать только с ним и только на постели из оленьей шкуры. А как они плавали по озеру! Он завидовал ей, что она могла долго быть под водой, а он нет, как ни старался. А она зачарованно слушала его пение…
Потом в городе, учась в техникуме, он скучал по Светке. А ведь и в техникум-то он попал из-за нее. Если бы не встреча с ней, быть бы ему геологом, это точно. Все ребята из их поселка теперь разведчиками недр стали, нефть и газ добывают. А он вот в охотоведы подался. И не жалеет, нет!
«Разве после этого я могу тебя убить? Убить?.. Как могло прийти такое в голову? Это не только бесчеловечно, но и непостижимо!.. А ведь такая мыслишка у меня была. Вот совсем недавно. В этой черепной коробке. Да я ведь, оказывается, могу быть не только сердитым, но и страшным! Ой, ой! Какой, оказывается, я… Убить! Нет, этого я не могу, но что-то надо делать. Ведь из-за нее, из-за Светки, Ась-ойка, дедушка, сидит в этой глуши. Совсем одичал».
В самое время приехал Тимофей в лесное стойбище: дедушку он нашел в глубоком бреду. Старик бормотал какие-то бессвязные слова. Непонятно было: то ли молился, то ли кого-то заклинал, то ли говорил завещание. Но сквозь невнятное бормотание прорывались отдельные слова: небо, земля, вода, огонь, смерть, серебряная чаша, золотая баба…
А когда он чуть пришел в себя и увидел перед собой Тимофея, поглядел на него долгим затуманенным взглядом и протянул облегченно:
— А, это ты, внучек! Услышал мой зов. Пришел. Хорошо. Огня!..