Долго, видно, рассказывал. Потому что, когда вышли старик со старухой на улицу, моря уже не было. Куда оно делось? Конечно, под землей осталось! А его маслянистая вода в тягучий жир земли — в нефть превратилась.
Это море, видно, и нашли в нашем краю новые люди — нефтяники.
Хорошо, что нашли. У сказки — всегда хороший конец».
— Во всем виноват я! — решительно сказал отец, подправляя костер. — Помогал ему открыть подземное море.
— Кому?
— Кому, кому! Да Быстрицкому, которого потом назвали первооткрывателем. Для нас он был просто Геолог…
Хороший был мужик. Я ему даю лошадей колхозных, а он нам то бензин дает, то техникой поможет. А мы его людей рыбой, молоком снабжали. Наши колхозники становились каюрами-геологами. На оленях, бывало, они шли к нефти и газу. От самого Урала до Оби и дальше по тайге прокладывали просеки, которые называли загадочным словом «профиль». И сколько они покатались на олешках! И сколько они прорубили этих просек, пока не заговорило Березово газовым фонтаном! У-ух!..
Все теперь об этом знают. Много говорят о новых людях. А было время — не шумели о них по радио, не слагали сказаний и песен. Сейчас они именитыми людьми стали. Все их знают. Быстрицкий, говорят, лауреат, премию Ленина получил. А ведь в одно время работали. В одном районе. Я в колхозе — председателем. А он землю буравил, клад искал!
И отец рассказывает, как охотник о своей удачной охоте, о встречах с Александром Григорьевичем Быстрицким — начальником партии глубокого бурения, которая открыла в Березове первый газ Сибири.
— Невысокий, как мы, северяне, был мужик. Плотный. Но проворный, что рыба. Большую машину-лестницу привез. Около Березова поставили.
Это место как раз оказалось удачным. Газ вырвался, загремел, заплясал. Быстрицкий счастливый ходил: голубой огонь нашел! А могло быть и не так, и до сих пор наш край тихим мог быть. Люди говорили: «Не колдун ли он, не шаман ли? Как он поставил буровую туда, где голубой огонь?» Ведь потом, говорят, совсем рядышком пробурили, а газа не нашли. А Быстрицкий, счастливый, отвечал: «Пусть что хотят языки твердят, а газ-то есть, а нефть-то есть, а бензин-то есть!» Вот какой он! Хороший мужик…
Быстрицкий в том далеком пятьдесят третьем, действительно, пробурил опорную скважину в полутора-двух километрах от намеченной точки бурения, исходя из экономических соображений: рядом река, легче доставить тяжелые лебедки, буровые станки к месту бурения. И эта точка оказалась счастливой.
И сбылись мечты академика И. М. Губкина, который еще в 1932 году на уральской сессии Академии наук СССР утверждал, что на северо-восточных склонах Урала должна быть нефть.
Но нелегок был путь к этим богатствам природы. Лауреат Ленинской премии Александр Григорьевич Быстрицкий как-то вспоминал:
«Суровой была та зима. Мороз до 30 считали великим благом. Не ослаб он и в новогоднюю ночь. Но ни холод, ни праздник не остановили работы на берегу Вогулки: метр за метром удалялось долото от скованной стужей земли. Свободные от вахты шумным застольем встречали новый, 1953-й год. И когда ровно в полночь в доме установилась тишина, все ясно услышали далекий шум буровой, пробивающийся сквозь перезвон курантов. Каждый из нас наверняка тогда подумал: «Принесет ли удачу этот год?» Но никто не знал, что до «открытия века» осталось совсем немного…
Молчат теперь те, кто не верил, что здесь, на севере Тюменской области, могут быть найдены месторождения нефти и газа. Одни мешали нам шепотком из-за угла: «Машины увязнут в болотах, гиблое дело». Другие заявляли во всеуслышание, что поисковые работы в Западно-Сибирской низменности обречены на провал. Основываясь на том, что древнее, будто бы холодное море, дном которого в седые времена являлась эта низменность, не было богато растительным и животным миром, а значит, не могло служить источником образования нефти и газа. И мешали рьяно, настойчиво, с одержимостью, достойной лучшего применения.
Дать первый отпор скептикам помогло Березово. Затем — Шаим, Усть-Балык, Самотлор…»
— Хороший был мужик Быстрицкий! — продолжает отец.
В курчавых, коротко остриженных волосах ниточками инея белеет седина. На бледном, обветренном лице морщины. Но из-под тяжелых век озорно светятся чуть выцветшие, но еще голубые глаза.
— Да, вот как он нашел этот огонь, много народу стало, а рыбы мало стало. Сваришь ее — иногда пахнет, как машина. Хороший мужик Быстрицкий!.. И зачем он это сделал?
— А на каком горючем вы ездите? — спрашиваю я, удивленный поворотом рассказа.
— Бензин зажигаю. Мотор. Быстро лодка бежит!