Кто я в этом мире? Этот вопрос не так уж риторичен. Особенно если вспомнить недавнее прошлое, когда человека тайги и тундры считали дикарем…
Роман Ругин в своем творчестве рассказывает о таежном народе ханты. Сегодня он секретарь райкома КПСС одного из районов Ямала.
Ямал — край земли. Девять месяцев — зима, остальное — лето. Ямал — одна из крупнейших газовых кладовых страны, из тех, что уже снабжают страну голубым топливом.
Роман Ругин живет, работает среди людей, добывающих огонь земли. Он сам добытчик огня. Как это отразится на его творчестве? Не померкнет ли северное сияние перед огнем земли? А может, все предстанет в новом сиянии — в сиянии добра и света? Не будем загадывать. Ответ скажет время. У новой жизни светлый дух и скорость. Кто прикоснулся к ней — тот уже не вернется в древность.
Лишь сновидения белого безмолвия будут порой тревожить. Но как бы ни развивалась научно-техническая революция, с каким бы ускорением ни добывались газ, нефть и строились города в безмолвной тайге и тундре, как бы ни менялся и сам человек, он, овладевший мощью могучей техники, огнедобытчик, первопроходец, в минуты раздумий — поэт.
Какие новые песни напишет Роман Ругин — не знаю. Знаю, верю — он будет человеком, добывающим огонь для людей. Поэт — по сути своей теплотворец.
— Каким был твой первый шаг? — иногда кольнет меня вопрос.
— Он, наверное, мало чем отличался от первого шага любого человека каменного века, — отвечаю себе.
— А когда ты научился твердо стоять на земле, как ты шагал потом?
— А потом я делал шаги через тысячелетия.
— «Шаги через тысячелетия»?! Это что — поэтическая гипербола? Или запоздалая фантазия на тему «машина времени»?
— Нет, так было со мной на самом деле! Посуди сам:
«Маленький мальчик моего детства, выходя из своей яранги и направляясь в школу, каждое утро перешагивал через тысячелетия, не задумываясь над этим. Вечером он возвращался назад, в привычный старый уклад жизни. Его родственники, устроившись на моржовой коже между разложенными книжками и тетрадями, опускали рукав плаща в сосуд с морской водой: так они гадали о течениях в проливе, о стадах моржей, идущих на лежбище. Они просили у богов помощи в житейских делах, в охотничьем промысле. Кто-то бормотал заклинания… А в это время мальчик читал вслух стихи Пушкина, Лермонтова, Маяковского. Но порою его отвлекали от книги, чтобы помазать лоб жертвенной кровью… Ни я, ни мои родичи не видели в этом ничего необычного…»
Об этом чуде поведал миру мой ровесник, сын Чукотского Севера Юрий Рытхэу. Но ведь то же самое происходило и со мной! И я в детстве, как и все мои сверстники-северяне, по утрам перешагивал через тысячелетия. Удивительную «машину времени» подарила детям Севера Советская власть!
Недавно я перечитывал безыскусные слова эвенка Никиты Сахарова, написанные им еще в тридцатых годах, и повеяло на меня чем-то очень знакомым.
«На дворе стужа, ночью даже от мороза трещали деревья. Но в чуме было тепло. Мне казалось, что нет в жизни ничего дороже нашего жилья. Всю ночь тлел очаг посреди чума. Я лежал на мягких оленьих шкурах, а когда наступали сильные морозы, бабушка засовывала меня в меховой мешок… Раньше бабушка рассказывала много сказок про зверей. Больше всего в них говорилось о коварстве хитрой лисы…
…Через несколько лет пришла ко мне на встречу совсем другая судьба… Я сидел в большом «чудесном чуме». Только «чум» этот назывался «Ленинградский институт народов Севера». И когда однажды в «чудесном чуме» выступал Алексей Максимович Горький, рассказывал нам, студентам, про знаменитую русскую сказительницу Ирину Федосову, я вспоминал бабушку и ее сказки. Те сказки, которые я запомнил от своей бабушки, я напечатаю на родном языке».
Немного сказок успел напечатать на родном языке Никита Сахаров, один из зачинателей эвенкийской литературы: он смертью храбрых погиб в боях за Берлин. Не успел! Эстафету подхватили другие.
Чтобы идти вровень с веком, надо быть первопроходцем. Надо работать много — и за себя, и за того парня! Не потому ли мой ровесник, эвенкийский писатель Алитет Немтушкин так смело взялся за перо и выпускает одну книгу за другой не только на родном ему языке?
Чтоб шагать через тысячелетия, надо дерзать.
Улыбчивое воспоминание нанайца Акима Самара — первого члена Союза писателей из народностей Севера, покажется, думаю, очень типичным и привычным для многих, будто он говорил не только о себе: