Это первый раз, когда Хлоя не спорит.
Паркинсон пальцами проводит по папкам с сотнями страшных фотографий — и на всех девушки, испуганные, непонимающие, потерянные. От этого мерзко и больно.
Она присаживается на корточки перед Нейтаном, что в угол забился.
— Скажи мне, кто это делает? Кто делает это с ним? — тон ровный, спокойный, почти ласковый. Панси себя совсем не узнает. Разве это она, разве она может так хладнокровно смотреть на умирающую подругу, работать как автомат, а теперь — после всего — играть в доброго доктора-психолога-(психиатра?).
Прескотт смотрит испуганно и униженно одновременно, зрачки почти в норму пришли.
— Это Джефферсон, — шепчет одними губами.
Преподаватель фотографии. А Рэйчел так восторженно о нем отзывалась.
— Как думаешь… что теперь со мной будет?.. все, пиздец? Тюрьма? Клиника?
Волшебница пожимает плечами. Судьба Нейта ей далеко НЕ безразлична, она обязательно ей займется как только разберется с Джефферсоном. Сломанный мальчик с плохим прошлым и внешне идеальной семьей — ее типаж.
— Если перестанешь быть мудаком, то все будет нормально. Я позабочусь об этом. А пока что… как думаешь, где сейчас может быть Марк Джефферсон?
***
— Добрый вечер. Вас зовут Марк?
Мужчина, сидящий на лавочке у маяка, оборачивается и встает с удивленной, но вежливой улыбкой. Ухоженный, обаятельный — почему монстры всегда прячутся под красивыми масками?
— Да. А кто вы, юная леди?
«Юная леди» режет слух учительским, но Панси только приподнимает уголки губ и склоняет к плечу голову.
— Я ваша смерть. Авада Кедавра.
Джефферсон падает вниз со скалы, безвольно раскинув руки, и очки блестят в ярком зеленом свете. Когда волны поглощаются, прячут его, Паркинсон поднимает глаза на город, раскинувшийся внизу.
Она всегда думала, что убивать человека — страшно и тяжело. А оказалось до глупого просто и нелепо.
Но ведь… Джефферсон заслужил это?
========== 8. ==========
Он появляется неожиданно под хихиканье «тебя кое-кто ждет, Панс». Он появляется на длинной аллее в любимом парке Рэйчел в маггловском стильном костюме-тройке, что до скрипа зубов напоминает Джефферсона, с кривой ухмылкой на губах.
— Мы нашли его, Панс, с днем рождения, — шепчет Эмбер, и Хлоя кивает, хитро щуря глаза. Паркинсон показывает подругам кулак и хватается за протянутую руку, с головой окунаясь в прошлое.
Драко Малфою сейчас, должно быть, чуть за тридцать; у него в уголках губ первые складки, говорящие о тяжелой жизни и духовных терзаниях. Панси смущенно одергивает дырявые джинсы и поворачивается тем боком, где рука «чистая»: впервые за несколько месяцев ей стыдно выглядеть так, как она выглядит.
— Привет, — выдыхает потому, что молчать нелепо.
— Привет, — хмыкает волшебник.
Это странно, потому что Панси едва ли помнит другой минуты, когда они не знали, что сказать друг другу, как завести разговор. Никогда еще между ними не висело это тяжелое, неприятное, неуютное молчание.
Драко хмурит светлые брови, лед слой за слоем нарастает вокруг зрачка серых глаз. А из-за жилета и пиджака Паркинсон мутит, словно по зелени листьев скользит зелень заклятия смерти.
И блестят очки в темноте. И волны поглощают безжизненное тело.
— Я убила человека, — признается Панси, глядя в сторону. — Но он был полным говном.
Если Малфоя и удивляет ее речь, то он не показывает это ничем. Она раньше тоже умела так.
— Я убил чуть меньше десятка людей. И все они были ничего.
Он рукав закатывает, обнажая чернильный череп, овитый змее; у нее язык пляшет на коже и будто бы хвост ходит из стороны в сторону. Волшебница кивает сама себе: она знала, что все кончится именно так.
Хочется Драко обнять, руки почти тянутся, но… Ей восемнадцать, а ему — тридцать? тридцать три? Почему-то не удается сосчитать. И он такой чужой и холодный.
— Война еще идет? Нет? Кто победил?
— Если бы это был Темный Лорд, ты бы знала. Даже магглы знали бы.
Или магглов бы не было.
Панси старается об этом не думать и упорно смотрит на свои черные ногти, не поднимая взгляд. Малфой всегда был для нее слишком, теперь — тем более. Зачесанные назад волосы и волшебство пробивается через одежду-маскировку — где ее упрямый мальчишка?
Что осталось от него?
— Я искал тебя, — шепчет Драко, останавливаясь под вязами. — Я так долго искал тебя. Я думал, что ты…
— Умерла? — девушка передергивает плечами от неожиданно холодного порыва воздуха. — Я тоже искала тебя, но потом мне здесь…
— Понравилось? — у Малфоя один уголок губ криво вверх ползет.
Паркинсон отчаянно дерет кончиками пальцев серебряного дракона, что спит, обвившись вокруг предплечья.
— Магглы не такие, как мы о них думаем. Они нормальные!
Драко пожимает плечами, мол, как скажешь, но лицо у него безразличное. И Панси так хочется ударить его, или накричать, или поцарапать даже — только бы маску сорвать, но вместо этого тонет лицом в его рубашке, пальцами цепляется за воротник.
И знакомый запах уносит водоворотом. И руки, что смыкаются на лопатка, все еще теплые.
Панси нравится у Рэйчел, но сейчас она впервые за долгое время чувствует себя дома.
А волшебник по-старому носом по волосам проводит, бормочет что-то о «слишком долго» и обнимает так крепко, что трещат израненные ребра.
— Я скучала, я так скучала, — рваными порциями давит Паркинсон и шаг назад сделать боится. А вдруг стена появится снова?
Кажется, они стоят так долго — очень и очень долго. Но потом Малфой с горечью вспоминает:
— Меня ждет Астория.
— Ты женат на Астории. — Почти как предательство, но ведь для него ее не было тринадцать лет.
Больно.
Но это лечится.
Лечится же?
Панси собирает в себе силы, собирает разбитое сердце и прячет в ладонях и только просит:
— Не рассказывай никому обо мне, ладно? Иначе я не смогу колдовать.
Он не говорит о законах и правилах, просто кивает.
— Наверное, нам больше не стоит видеться.
Паркинсон согласна. Она в кармане рубашке находит забытую фотографию в ч/б, где ее взгляд направлен куда-то в небо (Нейт любитель таких концепций).
— Возьми на память. Это Нейтан сфотографировал, он талантливый.
Драко, конечно, понимает, что скрывается за ее «Нейтан», но не спрашивает.
Это правильно.
Зачем?
Он даже не целует ее в щеку на прощание, уходит прочь быстро, резко. Оборачивается через десять шагов и говорит губами одними:
— Я люблю тебя.
Панси вторит:
— Я люблю тебя.
И отворачивается, чтобы не видеть, как аппарирует Драко Малфой, теряясь на этот раз не на несколько месяцев и не на тринадцать лет — навсегда.