Есть несомненные данные, которые указывают, что это выступление хотела устроить местная власть, в лице колчаковской контрразведки, чтобы «проучить» рабочих и солдат. Ее агенты под видом солдат ходили на митинги и звали «к оружию». Никаких репрессивных мер, никаких арестов и обысков перед восстанием не было. Зато было вот что: 1) военная власть за день или за два до восстания вывезла все годное оружие из склада в ремесленное училище, оставив там лишь непригодное к употреблению, 2) как только начались волнения среди солдат, контрразведка устроила экстренное заседание с участием черносотенного офицерства, на котором было решено назначить восстание на 13-е марта и изъять из обращения в этот день таких зловредных людей, как Авдеев и Дилевская. Относительно двух последних
лиц больше всего старался один из главарей тюменской буржуазии, Виктор Колокольников, директор коммерческого училища. Этот просвещённый и «гуманный» буржуа с самого колчаковского переворота начал вести упорную агитацию перед «властью», чтобы я и Дилевская (моя жена) били изъяты, как большевики, близкие родственники Я. М. Свердлова, игравшие видную роль в Совдепе. В то время я этого не знал, но теперь у меня есть белогвардейский документ, который с очевидностью доказывает всю «благородную» роль просвещенного мерзавца. Он мстил мне за то, что я во время февральской революции, будучи преподавателем коммерческого училища, наряду с другими, отстаивал выборное начало в училище. Когда в 1918 г. в Сибири пала советская власть, мне и еще некоторым учителям пришлось уйти из коммерческого училища вследствие перемены политики Колокольникова по отношению к нам; он из «плехановца» (он себя считал сторонником Плеханова) сразу превратился в открытого мерзавца. По его заказу в либеральном «Свободном Слове» началась травля по адресу «Авдеева и Ко».
№ 4-5 В КРОВАВОМ ОМУТЕ 323
Когда я при большевиках был членом Совдепа, он держался по отношению ко мне корректно. Когда же большевики удалились, он сразу переменил фронт. Ольге Дилевской он мстил за то, что она, будучи секретарем рабочего отдела Совдепа и членом конфликтной комиссии, при разборе конфликтов рабочих с хозяевами решала дела не в пользу капиталистов. Он все это запомнил и, кроме того, от одного своего московского знакомого, который хорошо знал меня и Ольгу, «мимоходом» в разговоре узнал о нашей революционной деятельности при самодержавии. Ему все это потом пригодилось. Он безусловно жаждал выступления «13 марта». И вот оно наступило.
II. Расстрел рабочих и крестьян.
Прежде, чем рассказывать о расправе со мной и Дилевской, необходимо хотя бы в кратких чертах восстановить общую картину расстрела рабочих и крестьян палачами Колчака 13 марта. Я заимствую описание этой картины у одного своего товарища, который случайно уцелел от расправы и был очевидцем всего происходящего. Восстание, по его словам, приблизительно происходило так, как говорит об этом цитированный раньше обвинительный акт:
Захватив оружие в складе при ремесленном училище, восставшие части бросились на тюрьму, желая освободить заключенных, частью отправились по заводам призывать к восстанию рабочих и в концентрационный лагерь,
где были заключены красноармейцы.
Немедленно же против них были двинуты войска.
В первую очередь в «бой» брошены были гг. офицеры: они были главными деятелями и героями этого дня, они выиграли дешевую «победу» у почти безоружной толпы мобилизованных, они были палачами побежденных.
Конечно, сразу же восставшие поняли, что их попытка совершенно безнадежна, обречена на полную неудачу, и, побросав оружие, начали разбегаться, лишь в отдельных случаях оказывая мелкими группами
сопротивление.
Началась расправа...
Нечего и говорить, что взятых с оружием в руках тут-же убивали. Убивали всех взятых или пойманных, даже не спрашивая, принимал ли он участие в восстании, достаточно того, что он был из мобилизованных... Около 40 трупов было потом подобрано только на улицах.
Остальных, взятых в «плен», уводили в тюрьму, к коменданту, или в части и там... убивали.
Убивали гнусно и отвратительно.