Дошли до диванханы[35]. У ее стены, меж других казненных, томился в предсмертной муке посаженный на кол человек. Мальчишки швыряли в него каменьями, а он все отворачивал искаженное мукой лицо и повторял монотонно:
— Не… бросайте… В глаза… попадете… «Безжалостные!» — подумал Сафар, однако произнести это слово вслух не осмелился.
Нукер привел Сафара в комнату для прислуги. Человек восемь дворцовых слуг, расположившись на килиме[36], вели задушевные беседы. Дядька Кичикбегим тоже был здесь. Он сидел в переднем углу, скрестив ноги, потягивал люльку. Один из нукеров оживленно описывал сцену, которую видел вчера на рынке:
— Дарга кричит: «Говори, мерзавец, ты гатыг выпил?!» «Нет», — отвечает. «Правду говори, сукин сын!
Куда он девался?! Ты сожрал!» А тот упрямится. Ну дарга разозлился да как пхнет ему ножом в брюхо, гатыг во все стороны!.. Потеха!..
Сафара привели к Мирзе Алимамеду. Большая устеленная коврами комната, с выходящими на веранду окнами, помещалась на первом этаже; ниши заполнены были книгами и тетрадями. Когда Сафар вошел, Мирза Алимамед что–то писал, положив на колено дощечку с бумагой.
Сафар поздоровался, Мирза Алимамед ответил на его приветствие и указал ему место сесть. Убрал перо в пенал и окинул Сафара внимательным взглядом. Тот продолжал стоять.
— Садись же! — повторил Мирза Алимамед.
Сафар опустился на колени, сел.
— Ты хорошо знаешь Кубу, — начал Мирза Алимамед. — И хан решил дать тебе поручение… Важное поручение… Фатали–хан подтянул войска к Шемахе, видимо, у него есть какой–то замысел. Поезжай, поброди там, вызнай, сколько у них сабель, когда войско должно выступать, в каком направлении. Пойдешь под видом разносчика товаров. Купишь кой–какие товары — денег я тебе дам. Побольше толкайся среди людей. Ты понял меня? Хорошо понял? Дело очень важное! И срочное!
Мирза Алимамед подробно растолковал Сафару, что от него требуется. Товары, которыми он должен был торговать, и конь вскоре были готовы. На следующий день Сафар спозаранку снарядился в путь. Заплаканная Телли, отворив ворота, вылила вслед мужу полный таз воды, чтобы сопутствовала ему удача.
21
Мамед–бек уже вырос, стал взрослым, образованным юношей. У специального учителя брал уроки. В те времена обучение состояло из чтения нескольких книг. Начинали с «Череке», потом переходили к корану на арабском языке, а уж под конец читали персидских классиков. Азербайджанского языка в школах не изучали, но поскольку для Ближнего Востока это был язык международный, говорить на нем умел каждый. На азербайджанском языке существовала устная народная литература; остроумные пословицы и поговорки, прелестные сказки, задушевные лирические песни, поэтичностью своей подчас превосходившие персидскую поэзию, столь почитавшуюся в официальных кругах. У любого грамотного молодого человека имелась в те времена особая тетрадь: в нее переписывались лучшие из стихов, созданных на родном языке, прежде всего стихи Вагифа; нередко их заучивали наизусть. Как любой богатый городской юноша того времени, Мамед–бек увлекался поэзией, охотой, сказками… Примерно так же жил и сын Вагифа Касум–ага.
Наступила весна. Лед таял, и по улицам, журча, бежали потоки. Вершины гор еще прятались в тумане, но было уже тепло. После долгой, нудной зимы каждый стремился на солнышко: на веранду, на крышу, на улицу; во дворах женщины чесали шерсть.
Когда Мамед–бек и Касум–ага пришли в зорхану[37] там уже было полно народу. Зорхана представляла собой довольно широкую крытую арену, окруженную деревянными трибунами. Юноши переодевались здесь же, на трибунах, снимали свою одежду и облачались в короткие штаны из мягкой кожи.
Мияндар — смотритель зорханы, рослый, широкогрудый, с могучими мышцами мужчина — спустился на арену и прохаживался по ней, держа в руке стрелу с колокольчиками; бритая его голова поблескивала на солнце. Музыканты с крашенными хной бородами настраивали тары и кеманчи.
Один за другим юноши вышли на арену. Раздался громкий голос мияндара, и тотчас же прозвучал колокольчик. Заиграла музыка. По знаку мияндара юноши разделились на две группы и по двое стали строиться слева и справа от него. Посреди арены сложены были похожие на скалки деревянные палицы. По знаку наставника юноши разобрали их и стали метать. Для начала брали самые легкие и, постепенно меняя, переходили к более тяжелым. Первая палица показалась Мамед–беку игрушкой. Он с усмешкой взял ее и забросил на край арены. Мияндар строго глянул на него, призывая к порядку.