Мамед–бека встретили в деревне вроде бы приветливо, но про себя каждый думал: «Пронеси аллах! Пока что от этих ханских сынков никто добра не видел!..» Впрочем деваться было некуда, оставалось лишь полагаться на судьбу.
Старшина, прослышав о приезде Мамед–бека, бросился навстречу, сам ввел его в господский дом и, приложив руку к жирной груди, с трудом сгибаясь от тучности, сказал:
— Я твой слуга! Приветствую тебя в твоем доме? Счастлив служить тебе и твоим гостям!..
Через минуту веранда в двухэтажном доме была застелена коврами, молодые беки, вымывшись у колодца, удобно расположились на них. Коней развели по дворам — по одному на крестьянский двор; старшина послал людей по деревне — собирать «гостевые».
— Ну, ребята, — сказал Мамед–бек, с гордостью оглядывая цветущие сады, — как вам мое имение?
— Замечательно! Чудо. Просто рай!.. — послышались восторженные голоса.
Мамед–бек прищурил светлые глаза.
— Подождите, я вам еще не такое покажу! — и он причмокнул губами.
Нукеры поспешно разводили в саду костер, беспрерывно дуя в огонь и то и дело вытирая слезящиеся глаза полами рваных архалуков. Поодаль свежевали только что заколотого барашка, у колодца мыли зелень. Женщина, закрытая яшмаком, расстелила скатерть, положила на нее чурек, овечий сыр, гатыг…
— Ну, ребята, с богом! — скомандовал Мамед–бек и протянул руку к угощению; гости последовали его примеру.
Старшина, распоряжавшийся неподалеку от веранды, то и дело подходил к господину и тянул умоляющим голосом:
— Ради аллаха! Не набивайте вы себе животы кое чем — сейчас мясо будет готово!
И правда, садж[39] уже стоял на огне, и нукеры клали на него куски жирной баранины. Гости, порядком проголодавшиеся в пути, потягивая носом, с наслаждением слушали, как шипит мясо. Скоро оно было поджарено, его залили гатыгом и подали. Принесли стаканы, наполненные свежей водой из кягриза[40].
Перед верандой толпились оборванные ребятишки. Жадными глазами глядели они на угощавшихся господ. Старшина с бранью стал разгонять их.
— Не надо! — Мамед–бек покачал головой. — Пускай стоят! — и он бросил вниз несколько костей.
Голодные ребятишки мигом похватали их. Те, кому не повезло, налетали на счастливчиков, пытаясь отнять добычу; схватившись не на жизнь, а на смерть, мальчишки катались по земле, а Мамед–бек снова и снова бросал им кости и до слез хохотал над этим зрелищем.
Наконец с едой было покончено; старшина принес несколько мутак, и гости расположились отдохнуть.
Приезд молодого господина был старосте очень кстати: люди его обшаривали дом за домом, отнимая «для гостей» все, что можно; то и дело слышалось всполошенное кудахтанье кур, крики и проклятия женщин.
Когда гости проснулись, солнце еще стояло высоко. Молодые беки спустились к воде, напились и отправились побродить по деревне.
— Посмотрим, может что и приглянется!.. — Мамед–бек подмигнул приятелям.
Но что там могло приглянуться?.. В беспорядке разбросанные бедные хибарки, за ними кучи высушенного кизяка… Женщины, старики… Все в изношенной, линялой одежде… Встретились им несколько человек с отрезанными ушами и носами. За гостями бежала стайка ребятишек, их становилось все больше и больше…
Гости вышли за деревню. Несколько девушек с кувшинами на плечах шли за водой к кягризу. Одна из них, в сдвинутой на бок чалме, рассказывала что–то подругам. Вдруг она обернулась, взгляд ее встретился с взглядом Мамед–бека, и щеки девушки заполыхали огнем. Но и Мамед–бека пронзил ее быстрый взгляд. Он тихонько пошел следом, любуясь тонким станом, загорелыми, стройными икрами, длинными девичьими косами, на концах которых позвякивали серебряные монеты.
Заметив, что молодой бек преследует их, девушки притихли. Подошли к кягризу, спустились, стали набирать воду. Мамед–бек стоял в сторонке, не отрывая глаз от той, что нарушила покой его сердца. Улучив момент, спросил трепетно:
— Как тебя зовут, девушка?
Красавица молчала, устремив взгляд в землю. Время от времени она нерешительно поднимала голову, но, встретив страстный взгляд Мамед–бека, смущенно отворачивалась.
— Как твое имя? — настойчиво повторил юноша.
Девушка метнула на Мамед–бека испуганный взгляд.
— Айша! — вымолвила, и голос ее пресекся. Она стояла вся красная от стыда.