Никто и никогда в нашей стране не пытался оправдывать или преуменьшать трудности тех лет. Но страна и народ шли вперед, глядя в будущее.
Мне и ранее доводилось спорить о книгах Солженицына о людьми, мало осведомленными о нашей литературной жизни и знающими ее из публикаций, которые трудно назвать дружественными. Иногда на Западе Солженицына сравнивают с Львом Толстым! Я убедился, что это утверждение основано на собственной позе Солженицына. Становясь в позу великого, он унижает себя как художника, ибо нет ничего более смешного, нежели искусственная поза, которая на самом деле является не чем иным, как саморекламой, попыткой привлечь к себе внимание.
В этой саморекламе Солженицыну, оказывается, не чужд меркантилизм. К полутора миллионам долларов на его счету в швейцарских банках теперь прибавляются гонорары от западных издательств и за «Архипелаг Гулаг». Первой поспешила рассчитаться радиостанция «Свобода»: 4,5 тысячи долларов уже выплачено и 2 тысячи обещаны за передачу текста на языках народов СССР…
Я вспоминаю беседу с моим другом писателем Фарли Моуэтом, поднявшим свой голос в защиту вымирающих эскимосских племен северной Канады. Мы подолгу говорили об этом в становищах оленеводов в низовьях Колымы, в Магадане, в новом северном городе Черском, в Москве, в Ленинграде, а потом на родине самого Моуэта — в его доме на берегу Онтарио в Порт-Хоупе. Наши беседы становились общими, когда мы гостили в доме известного писателя и телекомментатора Пьера Бертона, у других моих друзей-канадцев — адвокатов, литераторов, научных работников, предпринимателей. Неужели и им внушили мысль о Солженицыне как о «борце за справедливость», который будто бы из-за этого рискует свободой, а может быть, даже жизнью?
Что касается советского человека, то его трудно провести фальшивым возвеличиванием личности Солженицына. Даже если его стараются «насаждать» с помощью радиостанции «Свобода». Правда, он получил Нобелевскую премию (но за литературу ли?). Однако его захваливают так, словно до него среди русских и советских писателей не было Нобелевских лауреатов. Почему замалчиваются имена других писателей, удостоенных этой премии, — Ивана Бунина и Михаила Шолохова?
Меня, как писателя-чукчу, наряду с другими кривотолками, которыми изобилует книга Солженицына, особенно возмущает его клевета на национальную политику Советского государства. Разве можно обходить молчанием тот факт, что именно Советская власть освободила от угнетения народы бывших окраин царской России? Что касается народностей Севера, то Советская власть спасла их от вымирания, дала им возможность приобщиться к мировой культуре. И позвольте мне, сыну одного из малочисленных северных народов, сказать, что в этом вопросе я — лучший судья, чем Солженицын.
Есть пословица: «Единожды солгавший, кто тебе поверит в другой раз?». Было бы полезно применить эту пословицу к сочинениям Солженицына.
Враг мира
Я прочитал «Архипелаг Гулаг». Как можно не возмущаться? Автор восхваляет партию эсеров. Советские люди не забыли, что именно эсеры стреляли в Ленина. Солженицын умильно выражает сочувствие врагам нашего народа басмачам, выжигавшим целые кишлаки в Средней Азии, бандеровцам, палачествовавшим на Украине. Перечисление всех, кого пытается рядить в герои Солженицын и кого он берет под свою защиту, заняло бы слишком много места.
Особенно ненавистно для нас, когда Солженицын пытается обелить предателей, которые боролись против своей Родины в рядах фашистов.
Солженицын предпослал книге «Архипелаг Гулаг» несколько вступлений. В одном из них он утверждает, что все в его книге чистейшая правда.
Что ж, поверим автору, когда он говорит о себе. Вот он описывает свою учебу в офицерском училище в 1942 году: «Больше всего боялись не дослужиться до кубиков (слали недоучившихся под Сталинград)».
Солженицын получил офицерские «кубики» и под Сталинград не попал. Но как могу воспринять эти строки, например, я, получивший ранение под Сталинградом? В этом — бесстыдное признание в самом низком дезертирстве.
На других страницах с откровенностью, вызывающей озноб. Солженицын раздумывает вслух: «Попади я в училище НКВД при Ежове — может быть, у Берия я вырос бы как раз на месте». А несколькими страницами раньше он говорит: «Повернись моя жизнь иначе — палачом таким не стал бы и я?».
Солженицын пишет черным по белому: «Слава Богу, избежал я кого-нибудь посадить. А близко было».