Нимало не обеспокоенный этим, Генрих IV отправился в собор Парижской богоматери прослушать мессу, пропел вместе со всеми Те Deum, затем явился в Лувр, куда через два часа, спустившись с высот Монмартра, спешно явилась Габриэль д`Эстре, опьяненная удачей…
В конце марта по Парижу пополз слух, что фаворитка беременна, и все догадались, что здесь не обошлось без участия доброго короля Генриха. Люди, недовольные королем, были этим возмущены. Те же, кому хватало здравого смысла, напротив, порадовались, говоря, что вот уже двадцать два года, как ни один французский король ничем не подтверждал своей мужской силы [55], и что факт этот следует воспринимать как счастливое событие и даже как доброе предзнаменование на будущее; впрочем, те, кто так считал, составляли, как обычно, незначительное число.
В итоге из-за враждебности парижан фаворитке пришлось покинуть Париж и снова укрыться в стенах Монмартрского аббатства.
Властелин Парижа, но властелин, яростно осуждаемый за связь с Габриэль, Генрих IV должен был еще немало потрудиться, чтобы утвердить свой авторитет. К тому же многие города по-прежнему отказывались признать его власть, и он был этим расстроен.
В апреле он решил продемонстрировать свою силу и предпринял осаду города Лана, бывшего в руках Лиги. Осада длилась долго, потому что у горожан было достаточно оружия и полные погреба съестных припасов, Спустя месяц после начала военной кампании к любовнику, несмотря на значительный срок беременности, прибыла Габриэль. Она желала разделить с ним судьбу и спать с ним в одной палатке, но король запретил ей это, объяснив, что «походная жизнь не годится для женщины, носящей в своем чреве ребенка».
Ей пришлось поселиться в замке Куси. Именно там 7 июня она произвела на свет крепенького мальчугана, которого нарекли Сезаром. Выбор имени, говорят, причинил королю некоторое беспокойство. Сам он хотел бы назвать ребенка Александром, но тень бывшего соперника, первого любовника Габриэль, заставила его колебаться. «Он боялся, — объясняет Тальман де Рео, — что в будущем его, возможно, станут называть Александром Леграном, так же, как монсеньера де Бельгарда, которого все называли „месье Легран“ и который, всем известно, был его предшественником.
Однако, отмахнувшись от этого не очень приятного воспоминания, Генрих IV выразил безграничную радость, а затем, с удвоенной энергией, вернулся под стены осажденного Лана. 21 июля город капитулировал…
А спустя некоторое время сдались Пуатье, Амьен, Бове, Камбре, Конкарно, Кэмпер, Дулан, Сен-Мало, Перон.
При каждом известии о сдаче Беарнец подскакивал от радости и мчался к Габриэль, которая вернулась в Монмартрское аббатство, где малыш Сезар сделался отрадой молоденьких монахинь.
— Этот мальчуган приносит мне счастье, — говорил он с нежностью.
А вскоре и Прованс был освобожден от ига д`Эпернона, и королевство почти целиком было отвоевано у испано-лотарпнгского клана. Генрих IV подумал, что наступил вполне подходящий момент для его официального вступления в Париж. Дата церемонии, 15 сентября, была назначена так, чтобы Габриэль, которую он намеревался приобщить к управлению страной и к своему триумфу, могла принять участие в этом событии.
14 июля они оба прибыли в Сен-Жермен-ан-Ле, где провели ночь, а на следующий день в семь часов вечера, когда приближающаяся ночь начала размывать очертания предметов, король при свете факелов и в сопровождении великолепной свиты вступил в столицу.
Парижане высыпали на улицу, чтобы поприветствовать своего монарха, который по этому случаю был в серой шляпе, украшенной знаменитым белым плюмажем.
В нескольких шагах позади него катила пышная карета в окружении целой роты лучников. В ней легко можно было увидеть Габриэль, улыбающуюся и ослепительную, в черном атласном платье, расшитом стеклярусом. «Юбка платья была оторочена белым и украшена огромным количеством жемчуга и драгоценных камней, чье сверкание затмевало свет факелой», — рассказывает Пьер де Л`Этуаль.
Она находилась тогда в расцвете своей красоты. «Лицо ее было гладким и светящимся, точно драгоценная жемчужина чистой воды», — так описывает Габриэль м-ль де Гиз, которая, кстати, ее очень не любила. «Белый атлас ее платья казался черным на фоне ее белоснежной груди. Губы были цвета рубина, а небесно-голубые глаза так сияли, что невозможно было решить, солнцу ли они обязаны этим сиянием или какой-то прекрасной звезде…»
Увидев проезжающую по улицам Габриэль, парижане пришли в неописуемое восхищение и, покачивая головой, говорили друг другу:
— Это шлюха короля.
Но теперь в тоне, которым это произносилось, чувствовалось уважение.
В гуще этой восторженной толпы присутствовала одна женщина, которая смотрела на Габриэль с печалью. То была Коризанда…
М-м де Грамон приехала в Париж недавно, вместе с приятельницей, Катрин де Бурбон, сестрой короля. Судьба м-м де Грамон ничуть не менее причудливая, заставляла ее присутствовать при триумфе своей заместительницы.
Вечером, когда все торжественные церемонии по случаю коронации были закончены, Генрих IV возвратился в Лувр, а фаворитка направилась в Отель дю Бушаж, который впредь становился ее официальной резиденцией [56].
В течение какого-то времени король вел тихую семейную жизнь, деля свое время между Габриэль, с которой он виделся по ночам, и Сезаром, с которым общался днем. Но очень скоро его стала мучить одна мысль: сын, которого он обожал, по закону считался ребенком Никола д`Амерваля. Он решил срочно предпринять все предусмотренные процедурой шаги, чтобы вернуть любовнице свободу.
Итак, требовался развод, и Габриэль по просьбе короля отправила епископу Амьенскому следующее любопытное прошение:
«Вам свидетельствует дама Габриэль д`Эстре, которая в возрасте всего восемнадцати лет от роду была силой принуждена своим отцом выйти замуж за г-на Никола д`Амерваля, сеньора де Лианкура. Однако через два года после этого и до сего времени она не жила и ни словом не обмолвилась со своим мужем, как это обычно принято между людьми, состоящими в законном браке, тем более что вышеназванный г-н д`Амерваль, скрывая свое мужское бессилие, многократно и всегда безрезультатно пытался выполнить свой супружеский долг, о чем вышеназванная просительница умалчивала и скрывала до сих пор, не позволив себе ни малейшей жалобы.
Когда же она призналась в этом своим теткам и сестрам, то они посоветовали обратиться к вам, как к обычному судье, чтобы вы могли ей помочь.
Приглашенный по этому случаю Никола д`Амерваль ответил епископу, что у него четверо детей от первого брака и что его бессилие в ночь свадьбы имело причиной падение с лошади.
— В дальнейшем, — признался он, — я неоднократно хотел приблизиться к своей жене, но, несмотря на все мои усилия, мне не удалось побыть с нею вместе телесно.
Выслушанная, в свою очередь, Габриэль считала себя потерпевшей, «потому что не получила того, что ей положено в супружестве…
Само собой разумеется, этот процесс, длившийся три месяца, изрядно позабавил простых людей, с восторгом взиравших на выставленную на всеобщее обозрение грязь интимной жизни вельмож. И хохотали над этим тем больше, что бессилие сеньора де Лианкура всем казалось лишь предлогом, который понадобился королю, чтобы расторгнуть брак Габриэль.
В конце ноября разнесся слух, что Никола, кратковременно занемогший из-за падения с лошади, теперь вновь обрел и силу, и задор. Эта новость развеселила любителей соленых историй.
— Сеньор де Лианкур наверняка потребует своего освидетельствования Конгрессом, — говорили они, чуть ли не облизываясь от удовольствия.
56
М-м де Грамон оставалась некоторое время в Париже, но король так оскорбил ее, что она вернулась в Ажетмо и, живя там, не раз еще проявляла великодушие и оказывала значительные услуги короне. Она умерла в феврале 1621 года.