Ла Моль был провансальцем. Лежа в постели, он не мог отказать себе в желании рассказать Маргарите о заговоре, который замышлял Генрих Наваррский, и о той важной роли, которую в этом заговоре должны были сыграть он сам и один из его друзей по имени Коконас, любовник герцогини Неверской.
Маргарита, выслушав признание, пришла в ужас. Как дочь короля, она знала, что всякий беспорядок наносит ущерб короне, и потому, несмотря на свою любовь к Ла Молю, сообщила об этом Екатерине Медичи.
Герцог Алансонскнй и король Наваррский были тут же посажены под домашний арест, а тем временем армия получила приказ выступить против мятежников Нормандии, Юга и Центра.
Видя, что дело проиграно, герцог Алансонский бросился в ноги Екатерине, рыдал, просил прощения и заявил, что именно Ла Моль и Коконас были душой заговора. Со своей стороны, Генрих Наваррский счел себя оскорбленным возводимой на него клеветой и очень энергично защищался.
Таким образом, оба инициатора заговора очистили себя от всяких подозрений, и гнев короля пал на Ла Моля и Коконаса. Им и пришлось заплатить за всех.
В один из майских дней 1574 года им сгрубили головы на Гревской площади. Тела их были четвертованы и вывешены на городских воротах на потеху черни.
С наступлением ночи герцогиня Неверская и Маргарита, чувствуя некоторые угрызения совести, послали одного из своих друзей, Жака д`Орадура, выкупить у палача головы казненных. Поцеловав их в охладевшие уста, они затем старательно уложили головы в ящики и на другой день приказали их набальзамировать.
После этого, по свидетельству историка, «они наполнили рот каждого убиенного драгоценными камнями, которые те дарили своим дамам при жизни, и обернули головы в свои самые роскошные юбки; потом все было залито свинцом и помещено в деревянные ящики. Наконец, с помощью самодельных орудий женщины выкопали две ямы на Монмартре, ведь погибшие были мучениками, и захоронили головы».
Останки Ла Моля и Коконаса ждала любопытная судьба. Вот что рассказывает в своих «Мемуарах» Бассомпьер:
«В последнее время мадам де Монмартр, осуществившая серьезные преобразования в своем аббатстве и запретившая монахиням покидать монастырь, приказала обнести аббатство оградой; когда при строительстве ограды копали землю, были найдены два ящика, а в них две головы с набитыми драгоценностями ртами; к находке отнеслись с большим благоговением и решили, что головы принадлежали мученикам за веру, которые усердием христиан были захоронены в этом месте вместе с драгоценностями; так их обнаружили, и была построена часовня мучеников веры, а головы поместили в оправу и превратили в почитаемую реликвию…» [6]. Так что иногда и любовь приводит на небеса…
Несколько дней Маргарита добросовестно старалась сохранять верность памяти драгоценной пропажи. Усилия ее заслуживали тем большей похвалы, что вокруг — нее увивалось множество молодых людей, чья учтивость была слишком подчеркнутой, чтобы заподозрить их в честных намерениях.
Она бы, конечно, очень скоро забыла о своем трауре в постели одного из этих молодых людей, если бы не носила на вороте своей блузки маленькую головку мертвеца в качестве памятки о любимом.
Но даже самые сильные чувства не устоят перед зовом природы. Уже через неделю Маргарита стала ощущать какое-то необычное возбуждение, из-за которого стала неразговорчивой и не находила себе места. Ей требовалось что-то успокоительное. И она нашла такое средство в лице молодого придворного по имени Сен-Люк, который славился неистощимой мужской силой. За несколько встреч он совершенно избавил Марго от мучений. После этого молодая королева снова стала появляться на придворных балах. В один из вечеров она познакомилась с красавцем, которого звали Шарль де Бальзак д`Антраг, и стала его любовницей. Она, конечно, не знала, что этого дворянина ей подсунул герцог де Гиз, которому хотелось приблизить ее к своей партии…
Двор тогда находился в Лионе, где и праздновал возвращение Генриха III из Польши.
Король всегда любил свою сестру несколько своеобразной любовью. Узнав, что она делит ложе с д`Антрагом, он страшно возмутился и решил растолковать Генриху Наваррскому, что пора бы ему уже позаботиться о своем супружеском достоинстве. Заодно он собирался сообщить ему и о тех кровосмесительных играх, которые Марго вела с герцогом Алансонским, чтобы тем самым рассорить между собой руководителей недавнего заговора.
Бедняга и не подозревал, что Наваррец прекрасно осведомлен о поведении своей жены и сам тем временем без зазрения совести предается самому безудержному разврату.
Однажды король посадил Беарнца в свою карету, повез на прогулку и как бы Случайно привез его на улицу, где жил д`Антраг. У двери его дома стояла карета Маргариты, которую легко было узнать по ее золотистому цвету и по желтым бархатным сиденьям.
— Твоя жена там, со своим любовником, — сказал суверен.
Наваррец смущенно улыбнулся.
В тот же день вечером узнавшая об этом, Маргарита бросилась к матери, чтобы пожаловаться на поведение Генриха III. Генрих получил от Екатерины Медичи основательную нахлобучку и был вынужден перед всеми извиниться, заявив, что он, наверное, ошибся относительно цвета кареты…
Хотя злокозненный замысел и не удался, он по крайней мере открыл Маргарите глаза на двуличность ее брата. В течение нескольких дней она вела себя очень разумно и совсем не смотрела на мужчин, чтобы избежать искушения.
Но рамки целомудренной жизни тяготили ее, и однажды вечером она стала любовницей Луи Клермона д`Амбуаза, сеньора де Бюсси. Это был весьма элегантный молодой человек, проводивший все время на дуэлях и в объятиях придворных дам.
По словам Мерки, «у него был часослов, в котором он записывал истории знакомых ему незадачливых мужей, посвящая каждому хвалебный гимн».
Сойдясь с Маргаритой, этот горячий юноша совершенно разнуздался, и все их отношения свелись «к безудержной похоти, тайным сношениям и раздельному окончанию любовного акта». Очень скоро они допустили неосторожность. Однажды вечером кто-то увидел их в тот момент, когда «они совокуплялись прямо в одежде, стоя в дверях ее комнаты».
Генриху III тут же сообщили, каким любопытным забавам предается Маргарита в луврских галереях. Не желая терзаться ревностью в одиночку, он призвал Генриха Наваррского:
— Твоя жена обманывает тебя с Бюсси!
Беарнец лишь пожал плечами и ничего не ответил. Тогда король отправился к матери и сказал, что поведение Маргариты шокирует весь Париж.
II Екатерина, и который уже раз, снова вступилась за дочь: «Не знаю, как эти клеветники подсовывают вам подобные фантазии, — возразила она строго. — Все несчастье моей дочери, в том, что она живет в это ужасное время. Во времена моей молодости мы свободно разговаривали с кем угодно, и все порядочные люди, сопровождавшие короля, вашего отца, а также монсеньера Дофина и монсеньера Орлеанского, ваших дядей, все онч спокойно заходили в спальню мадам Маргариты, вашей тети, и в мою; никто не находил в этом ничего странного, потому ничего странного и не было. Бюсси видится с моей дочерью на глазах у вас и у ее мужа, в присутствии свиты ее мужа у себя в комнате, в присутствии всех, а вовсе не тайком, не за запертой дверью. Бюсси знатный человек и первый при вашем брате. Есть ли тут повод для подозрений? А известно ли вам другое? Клеветой, возведенной на нее в Лионе, вы нанесли ей такую огромную обиду, от которой, боюсь, она не оправится всю свою жизнь…»
Крайне удивленный, король только и нашелся ответить:
— Мадам, я говорю лишь со слов других.
— А кто эти другие, сын мой? Все это люди, которые желают рассорить вас с вашими близкими.
6
От Валуа Маргарита унаследовала самые извращенные вкусы. Тальман де Рео писал, «что она носила юбки с огромными фижмами, в которых было множество карманов и кармашков по всей окружности, и в каждый она клала коробочку с сердцем одного из ее почивших любовников; по мере того, как они умирали, она заботилась о том, чтобы сердца бальзамировались…