А.И. Но ведь, услышав Бетховена в исполнении Танеева, Л. Толстой покаялся, что он сказал глупость. Л.М. рассказал о Гольденвейзере, как Толстой отрицательно оценил его композиции и как, играя в карты, тот уронил рубль и стал ползать под столом, а Л. Толстой поджег крупную ассигнацию и светил искавшему рубль.
Л.М. продолжал «нападать» на JI. Толстого, заявив, что «Воскресение» — несильный роман, а главы с религиозной окраской не интересны.
А Ю. Бондарев сказал, что и они интересны.
Л.М.: И Достоевский, и Л. Толстой могли взять сюжеты у Кони. Меня Горький называл лучшим сюжетником, но я знаю, что бы мы ни выдумывали — в жизни лучше. Металл и керамика не соединяются, а в жизни соединяются.
Я как-то позвонил Горкину (Верховный Суд), чтобы посмотреть отработанные судебные дела, а он закричал, что никаких дел у него нет — так он был перепуган.
Ю. Бондарев: «Вот наша эпоха в этом факте!»
Из речи Бондарева: «Ну, что тут говорить — вы — живой классик. Мы желаем вам здоровья, счастья, душевного устроения».
Были еще речи А. Иванова, Ф. Кузнецова, П. Проскурина.
8 августа 1985 г.
Звонок Л.М.
— Читаю «Игру» Ю. Бондарева. Он очень талантлив. Я делаю все свои ставки на него. Роман интересен. По телефону я сказал, что кое-где сюжет не прояснен. Не понял, виноват ли Крылов перед Скворцовой? А если не виноват, то почему еще до суда к нему все так относятся? Возможно, автор спешил, а время требует очень точных формулировок. Впрочем, он говорит о таком важном и горьком, что заниматься ювелирной отделкой почти кощунственно. Спешить опасно, но и медлить, как я, вряд ли умно. Ведь у меня нет главы, которая бы не имела менее трех редакций. Вот и сейчас, возьму главу, перечитаю, не узнаю, не понимаю ее химической структуры и — пишу заново. Книгу надо завершить в один биологический цикл, а он длится пять—семь лет.
— О В. Распутине, его повесть «Пожар». Это скорее политическое выступление, но и замечательная повесть. Сначала меня смутило, как он без конца перебивает размышления героя картинами пожара. Потом понял: говорится так много горького, что перебивка необходима, а?
— Вы правы...
— Как мы живем? Сидим на несметных кладовых природы и того, что сделано руками, а все в недохвапсах. Думаю, что, может, М. Горбачев что-то понял, сказав: «Надо спасать народ, страну!» У него должен быть продуманный план? Мне больше не на кого надеяться. И если это очередная болтовня с целью захвата власти, если он обманет, то просто незачем жить. У меня 6 орденов Ленина. И если что- либо случится, не моя вина.
— Об Астафьеве. Он из той же когорты талантливых. Но когда пишет, то пестрота, как на киноленте. Он и Распутин обладают отличным языком, богатым, ярким. Вводят этнографический элемент. Это затруднит перевод их произведений. Меня тоже трудно переводить, а их еще труднее. А образ главного героя в «Пожаре» очень удался, хорош. И вся повесть — хорошая.
12 августа 1985 г.
Были с О.М. у Леонова. Он стал сухоньким и маленьким старичком. Правый глаз почти прикрыт, и правая сторона рта будто припухшая, чуть перекошенная. Говорит затруднительно. В связи с очередными академическими выборами, где меня опять прокатили, он обращается не ко мне, а к О.М.
— Сердитесь, О.М.? Поверьте, я делал все, что мог... Но со мной ведь никто и нигде не считается. Не обижайтесь. И простите, ради Бога.
— Л.М., — сказала О.М., — разве дело в вас? В Отделение литературы и языка проходят не ученые, а должностные лица и угодники. Бывают редкие исключения, допускаю, но это только для прикрытия. А кто у власти — в ЦК и в отделении — ведает культурой? Пропустят они русского ученого, если даже семи пядей во лбу? Никогда! Эти выборы существуют только для убийства настоящих ученых. Я категорически против участия в них Александра Ивановича.
— Будем на этом считать инцидент исчерпанным, — сказал я. - О.М. произнесла свою речь: «Доколе, о Каталина?»
В телевизоре показывают балет:
— Знаете, — переключился Л.М., — по-настоящему я оценил красоту нашего балета в Нюрнберге. Во время процесса американцы привезли свой балет. И когда я увидел кобылоподобных, косолапых и с толстыми ляжками их балерин, то произошло просветление. Потом Чулаки дал мне постоянный пропуск, и я ходил часто на балет, ходил как на праздник. Да, вы правы, для Улановой балет будто и не профессия, а праздник.
А как хороша Максимова! Видел я ее как-то в роли, где много озорства, шуток, задора. В этой роли она вровень с Улановой. Хотя, в общем-то, всем им до нее, как до неба.
10 августа 1984 г.