Рассказал, что вынужден был сочинять сценарии, а Пырьев ставил по ним короткие фильмы, не указывая настоящего имени сценариста.
Написал Сталину, не подучив ответа. А затем телеграмма Храпченко, что нужна пьеса. Как вернулся в 1942 г. в Москву, уговорили его прочесть пьесу в ЦДЛ и разделали под орех. Сидел с другом за рюмкой водки, закусывали луковицей. Звонок Поскребышева, а потом Сталин, похваливший пьесу и пообещавший помочь ее поставить.
Я спросил: «Леонид Максимович, ведь вначале в пьесе были политические мотивы ареста?»
— В первой редакции, но из осторожности в окончательном тексте я сам это убрал, — ответил он.
29 марта 1988 г.
В прошлый раз, когда мы гуляли, Леонид Максимович сказал:
— Странно, на прошлом съезде писателей Ю. Верченко уговорил меня подойти к Горбачеву. Тот сказал, что давно мечтает со мной познакомиться, поговорить. Вот уже почти два года не может найти времени.
Но вчера в Художественном театре был вечер в связи со 120-летием Горького. В президиуме были Горбачев, Яковлев, Воротников, Ненашев и другие. Между Леоновым и Горбачевым сидел Г. Марков. который не отодвинулся, когда они заговорили между собой.
Сегодня Леонид Максимович позвонил мне в 8 утра:
— Я вчера был на вечере. Ах, вы тоже были? И сидели в президиуме? Как же я вас не видел? А ведь в моем разговоре с Горбачевым и вы фигурировали. Дело в том, что «голоса» передавали о том, что в США предпринимается полное издание писем Горького, якобы Гарвард располагает большим количеством автографов. Михаил Сергеевич спросил, что я по этому поводу думаю. Я ответил: «Надо посоветоваться с А.И. Овчаренко, он — лучший в нашей стране знаток Горького и сейчас занимается подготовкой писем к изданию. Конечно, американцы попытаются опубликовать письма, которых мы до сих пор не печатали из-за политических соображений. Но мы, — сказал я, — не должны бояться печатать письма, не совпадающие с официальной ортодоксальной точкой зрения. Писатель имеет право на политические оттенки, поиск истины, даже заблуждения». На что Михаил Сергеевич заметил, что надо вернуться к этому вопросу, пригласив специалистов. Он сказал об этом А.Н. Яковлеву. Имейте это в виду. Видимо, вас в ближайшее время пригласят.
Потом заговорил о том, что новое здание театра МХАТ ему очень не понравилось. Мрачное, темное, как склад...
4 апреля 1988 г.
Вчера я прилетел из Иркутска, где виделся с В. Распутиным, В. Астафьевым и другими русскими писателями. Как только позвонил Леонид Максимович, он забросал вопросами: «Как здоровье В. Распутина? Не жалуется ли на травму, пишет ли? Как к нему там относятся?» Сказал, что завтра приду и все расскажу.
Пришел и сказал, что вернулся в очень тяжелом настроении. Мне кажется, что В. Распутин живет в полной изоляции, что местные власти рассыпаются перед ним в любезностях, но в душе едва ли жалуют, т. к. ничего не делают для реализации его просьб не о себе, а о городе. В городе дефицит продуктов, воровство и т. п. Литературное окружение — тоже непросто. Думаю, что некоторые завидуют его талантливости. Хотя сам В. Распутин не жаловался, но в его глазах такая тоска.
Я сказал, что в Иркутске неожиданно для себя столкнулся с каким-то яростным отношением ко всему нашему прошлому. Особенно, со стороны тамошних евреев. Л.М. заметил, что и в Москве готовится какой-то документ с нигилистическим отношением к нашей истории и — вдруг взорвался:
— Да так оно и должно быть. Еще Ленин ненавидел Россию и русский народ. Не от хорошей жизни он написал «О национальной гордости великороссов». Только из политических соображений, в душе считая величайшим предрассудком эту самую гордость. И Троцкий так считал, и Сталин, и Хрущев. Дорогой Александр Иванович, поймите: ведь формула «Сталин — это Ленин сегодня» была абсолютно верной.
Выслушав рассказ о моей беседе с секретарем Иркутского обкома о том, что ни одно решение Политбюро по Байкалу так и не выполнено, а «верхи» истекают словами, Л.М. с горечью сказал:
— Топят все в словах либо от бессилия, либо... решили покончить с советской властью. Нет альтернативы между советской властью в том виде, в каком она ныне влачит свое существование, и полным развалом хозяйства. Так как же восстанавливать настоящую советскую власть, обуздать бюрократию?
Услышав, что в Иркутске я познакомился с экономистом Антоновым, спросил:
— Что за человек? Меня очень заинтересовали его статьи.
Недоумевая по поводу дифирамба, спетого Ф. Бурлацким в честь Хрущева, Леонид Максимович назвал последнего «бездарным самородком».