Пришедший Пастухов сказал, что они только были в Грузии, где средний гонорар писателя — 320 рублей.
Л.М.:
— Но у нас нет различия, платят не за качество.
Однажды я мечтал купить Библию XVI века. Особенно нравилась Гравюра, где Ной переписывает животных, перечисляя парами (верблюд, петух). Союз писателей напоминает эту гравюру, где все из одного конверта. Вспомнил, что обратил внимание на это Суслова.
А также слова Н. Хрущева, что он «опасный человек», которого в зале слушают так, что урони булавку, было бы слышно.
Г. Ломидзе ответил, что Л.М. — активный член Отделения литературы и языка АН.
Л.M. долго говорил о писательском труде. Писатель работает, прежде всего, для себя, у него должны быть самые высокие критерии, которые он предъявляет себе. Я понимаю свой труд, как маниакальное заболевание, когда спишь ли, моешься ли в бане, а мысли все о своем произведении. Микеланджело соскочил ночью и пробежал в Сикстинскую капеллу, приготовил краски, поднялся на леса, сделал мазок и пошел домой... В 1927 году Горький дал мне книгу одного литературоведа, где рассказывалось о том, что Флобер ночью прошел к столу, чтобы поправить эпитет, но исправив, увидел, что надо менять и все другое, потому что вся кровеносная система нарушается...
В. Щербина вспомнил, как Л.М. рассказывал об учителе, что он понес свою первую книжку ему — учителю Кулькову. Сторож узнал его и спросил: «А Очарков где?» Это мой однокашник. Я ответил, что он умер, а сторож сообщил, что и учитель умер.
— Много лет спустя, когда я писал «Взятие Великошумска», решил прославить фамилию Кулькова. Вдруг в 1948 году получаю письмо от его дочери, которая когда-то мне нравилась. Она спрашивает — нельзя ли встретиться?
Однажды пришла сутулая старая женщина, на голове у нее была наколка, прикрывающая лысину. Рядом с ней здоровый мужчина — ее брат. Он просил помочь возвратить ему комнату, которую забрали, когда он эвакуировался.
Сказал еще об одной своей просьбе: «Я овдовел и прошу, чтобы мне дали женщину». Ответил ему, что вот это уже не в моих силах, даже если я депутат.
Гости, заметя утомление Л.М., уходили. Нас он не отпустил. О.М. ушла к Наталье Леонидовне, а я оставался.
Потом были еще издатели из «Художественной литературы» во главе с В.О. Осиповым. И еще новая волна писателей: Ф. Кузнецов, Ю. Бондарев, П. Проскурин, А Иванов, В. Поваляев, Алексин.
Л.М. сообщил, как у Горького, когда там сидели Сталин, Бухарин, Шолохов, Ягода наклонился к нему и многозначительно сказал, что американцы написали о нем хвалебную статью.
О возникновении жанров он рассказал почти анекдот.
В доме, где праздновалась свадьба, парочка спряталась на чердаке, между балками. Вдруг потолок провалился, и девица упала в обнаженном виде на стол. За ней летел матрос, но так как это был наш советский матрос, он подтянулся и исчез. Если бы остановиться на этом, то был бы комический жанр. Но я увидел эту женщину в больнице с запрокинутым и необыкновенным лицом. Она упала на бутылку и переломила позвоночник. Вот и другой жанр.
Ю. Бондарев спросил: «Будем мы читать ваш роман?»
Л.М. ответил, что он забыл даже содержание. «Писатель должен укладываться в биологический период — 7-9 лет, а я — 30 лет. Многие главы написал заново, которые нельзя просто вставить, требуется длительная работа, чтобы не нарушить капилляры. Книги имеют свою судьбу, будут редакторы».
Овчаренко: «Воля автора — закон, но она не защитит ваше произведение от произвола, если издание будет осуществлено без вас».
Ю. Бондарев: «Читали “Воспоминания современника о Тургеневе”?»
Л.М.
— Нет, не читал, из-за глаз.
Ю. Бондарев: «Тургенев как эстрадник в литературе. Я раскрыл “Отцы и дети” и увидел, что это невозможно читать. Не понимаю, почему нам подсовывали его в школе. “Бежин луг” — это прекрасно, а вот романы? Его сентиментальность, его обращение к читателю».
Л.М.: «Имеет значение атмосфера. Перечитывая речь Достоевского о Пушкине сейчас, можно удивляться, почему она вызвала такой резонанс. А вот в тех условиях слова: “Смирись, гордый человек...” воспринимались совсем по-другому». Я тоже помню, как Тургенев отнесся к Достоевскому, одолжившему у него деньги. Как он даже забыл, сколько одалживал, прислав человека за ними! Это барство было характерно и для Толстого».
Ю. Бондарев заметил, что позиции Л. Толстого всегда сложны.
Л.М. возразил: «Почему он развенчивает Гете, Бетховена, Шекспира?»