Председатель посоветовал парторгу написать на меня [35] заявление, что он и сделал. А я поставил об этом в известность Сироту.
Фронт все приближался. Скоро я решил уйти из Рыбакколхозсоюза, заручившись еще одной справкой, которая могла бы мне пригодиться при немцах. Я попросил председателя уволить меня с работы с самой «страшной» мотивировкой.
И мы составили приказ по Крымрыбакколхозсоюзу следующего содержания:
«Диспетчер по снабжению Вагин Петр Иванович ушел с дежурства по Крымрыбакколхозсоюзу 25 октября, а 28 октября совершенно не явился на работу, не имея на то никаких уважительных причин.
Со дня поступления на работу Вагин П. И. к своим обязанностям диспетчера по снабжению относился явно пассивно, не выполнил мое распоряжение о завозе крайне необходимых материалов для колхозов, что, но существу, сорвало намеченные мероприятия в колхозах. Такое поведение Вагина П. И. в военное время расценивается как контрреволюционный саботаж, за что Вагина П. И. с сего числа с работы снять и материалы на него передать в ревтрибунал».
Протянув мне выписку из этого приказа, он, смеясь, добавил:
- Знаете, когда я продиктовал этот приказ машинистке, она сказала мне: «Давно бы так! Мы сразу разгадали, что это за птица».
С председателем мы расстались друзьями, но зато сослуживцы проводили меня злорадными, уничтожающими взглядами, а на мое грустное «прощайте» никто не ответил.
Так завершилась моя карьера младшего диспетчера в Крымрыбакколхозсоюзе.
1 ноября наши войска оставили Симферополь.
Сдерживая немецкий натиск, одни части отходили на Севастополь, другие - на Керчь.
В ночь на 2 ноября приехали Колесниченко, Ефимова и Боруц с дочкой, а утром Сирота передал мне полмиллиона рублей. Из Симферополя прибыл еще один [36] подпольщик - коммунист Скворцов по кличке «Николай». Обком намечал послать его на подпольную работу в другой район, но не успел перебросить и оставил в Керчи.
Создалось критическое положение. Нужно размешать подпольщиков, прятать деньги, типографию, материалы, а квартир нет! К приезду подпольщиков Сирота наметил семь квартир, но часть из них была разрушена, а в других давным-давно жили какие-то люди, о которых вследствие неразберихи в жилуправлении попросту забыли.
Таким образом, все мы, с деньгами и со всем нашим имуществом, очутились в моей явочной квартире. Это нарушало конспирацию и, кроме того, было весьма опасно. Помещение - в центре города. Бомбежки каждый день. Кругом уже разрушено много зданий. В нашем доме взрывной волной вырвало рамы и искорежило железные ворота, которые мы всегда запирали, чтобы во двор не заходили посторонние.
- Вот что, друзья мои, - сказал я товарищам. - Боюсь, что пока мы дождемся квартир жилуправления, мы можем перестать в них нуждаться. Пропадем здесь ни за грош и ничего не сделаем. Как кончится бомбежка, идите на окраины, обойдите все улицы из дома в дом. Наймите или купите любое, что попадется под руку: комнату, угол, сарай. Ищите поэнергичней, другого выхода нет.
Они ушли. Я разыскал на дворе доски, начал забивать окна и поправлять покосившуюся дверь.
Только через два дня на Нижне-Катерлезской улице мы нашли две комнаты в разных домах.
Опять задача: как разместиться в двух комнатах?! Сколько ни ломали мы голову, выход намечался только один: устроить фиктивный брак, поселиться двумя семьями, а «Николаю» подыскать угол. Сначала это предложение огорошило товарищей, а потом все весело рассмеялись и, так как другого выхода не было, решили так и сделать.
- Ну, «Маша», выбирай себе любого из нас! «Семен» помоложе, зато я побогаче. Имею полмиллиона денег, да сколько вина и разного прочего добра![37]
- Нет, нет, я за «Семена». Что мне богатство, была бы любовь, - с деланной серьезностью ответила та.
- А я к деньгам поближе, - весело заметила Лидия Николаевна. - Правильно, Клера? - спросила она дочь.
- Правильно, мама! И я богатая невеста буду.
Сирота помог нам быстро совершить «бракосочетание». «Семен» и «Маша» приняли общую фамилию Костенко, хозяевам домов мы решили говорить, что я и Костенко, то есть «Семен», работаем в Рыбакколхозсоюзе, жены наши - домохозяйки, а перебрались мы сюда с разрушенной улицы Кирова.
Так началась наша совместная жизнь с Лидией Николаевной и Клерой. Признаюсь, я был рад им, как родным. Уж одно то, что они знали мою семью, сближало нас. А кроме того, оставшись один, я убедился, как мне будет трудно с моими больными глазами.
Однажды вечером во время бомбежки я заблудился, упал в яму, расшибся и понял, что в темноте я могу ходить только по хорошо знакомому маршруту или с провожатым.
А теперь, на положении дочки и жены, Клера и Лидия Николаевна всегда могли быть рядом, и моя беспомощность кончилась.
Помню, как мы устраивались на новоселье с Боруц и Клерой. Вошли во двор домика с закрытыми ставнями. Двор огорожен каменной стеной, ворота поломаны. Во дворе две хибарки и курятник, похожий на собачью будку. Позади двора - большой огород и пустошь с бурьяном.
Нас встретил парень лет двадцати пяти в сером ватнике и кепке. Я принял его за хозяина.
- Я жилец. Грузчик. Вот мое помещение. - Он широким жестом показал на одну из хибарок с двумя окнами без стекол.
Хозяйка, женщина лет тридцати пяти, совершенно обезумевшая от бомбежки, невылазно сидела со своей дочерью в щели на огороде. Хозяйку звали Клавой. Она была работницей табачной фабрики.
- Что вы тут сидите? - спросила Лидия Николаевна. - Бомбежка кончилась, можно выходить.
- Что вы, господь с вами! - испуганно замахала [38] она руками - Не успеешь до дому дойти, как он, проклятый, опять начнет сыпать.
- Да тут у вас совсем не видно разрушенных домов, - сказал я.
- Не видно, а стекла все повылетали. Разве его, окаянного, узнаешь, куда он угодит! Налетит воронье вражье, начнет над головами кружиться, так и думаешь - смертушка пришла. Что ж это будет? - закончила она с отчаянием.
- Что поделаешь, война! - сказал я. - Мы у вас комнату снять хотим, а то нашу квартиру разбомбило, остались на улице.
- Занимайте, сделайте милость! Пусть хоть люди будут, воры не полезут.
- Пойдемте, покажите нам квартиру.
- Нет, нет, не пойду, боюсь! Поди, Ларчик, отведи их. Пусть живут, - сказала она, обращаясь к грузчику.
- А цена какая будет? - спросила Лидия Николаевна.
- Какая теперь цепа! Бомба угодит - вот тебе и цена. Живите, пока живы.
- Пойдемте, отведу, - сказал Ларчик.
Мы вошли в дом, в маленькую пустую комнату с земляным полом и двумя окошками без стекол, освещенную полосками света через щели закрытых ставней.
Ларчик с ленивым любопытством наблюдал, как мы раскладывали свои немногочисленные пожитки. Уходя на «дежурство», я попросил его помочь Лидии Николаевне.
- А с работы приду, винца выпьем.
Ларчик безнадежно свистнул:
- Вина теперь не достать.
Понизив голос и как бы сомневаясь, стоит ли говорить, я сказал, что работаю по снабжению, достать можно и вино и мануфактуру. Да где спрячешь? Придут немцы, да за твое добро тебя же…
- Еще немцев бояться! - с презрением сказал Ларчик. - Что попадется, все берите. Спрячем. - Он оживился. - Я в курятнике такую яму выкопаю, хоть тысячу бутылок давай!
Видимо уверовав в мои «снабженческие связи», Ларчик спросил: [39]
- А может быть, вы сможете где-нибудь и стекла добыть? У меня двое маленьких пацанов, боюсь простудятся. Да вам и самим стекло понадобится.
Мне понравилось, что Ларчик заботится о стеклах, когда неизвестно, будет ли цел завтра дом. Видно, вывести его из равновесия не так легко!
Когда он ушел, я сказал Лидии Николаевне:
- Получше прощупайте этого Ларчика, познакомьтесь с его женой, посмотрите, как они живут и что за люди. Если парень надежный - используем его. Другого выхода у нас пока нет. Придется пойти на риск, ничего не поделаешь.
- Хорошо, разузнаю все, - ответила та.
- Давайте твердо держаться в соответствии с новым нашим положением. Ты, Клера, должна называть меня только «папа» и на ты. А вы, Лидия Николаевна, называйте меня просто «Петя», а я вас «Лида», и тоже на ты. Смотри, Клера, не сбивайся, не проговаривайся, а то могут получиться большие неприятности.