Героизму десантников Эльтигена были во многом обязаны своим успехом отряды, ударившие по немцам севернее Керчи.
Сюда ночью 3 ноября высадились гвардейские полки. Десантные отряды раздробили немецкую оборону и сомкнулись, освободив поселки Глейку, Маяк, Жуковку и рыбачью пристань Опасную.
Я получил разрешение переправиться на Керченский полуостров.
Наш «У-2» поднялся в воздух с импровизированной площадки близ таманской станицы. Вот исчезли с глаз ее белые домики, беспорядочно разбросанные среди поля. Показались снежно-пенные буруны лиманов.
Мы пролетели над тяжелыми батареями, стреляющим! через пролив. Под крыльями самолета проплыла коса Чушка которая с воздуха похожа на огромное дерево, упавшее в море. Отростки ее протянулись в море, как ветви, и их захлестывает прибой. Коса Чушка была трамплином для десантных отрядов, множество причалов прилепилось к ней.
Где мы сядем в Крыму? Летчик смотрит по сторонам. Ветер, ледяной, хлесткий, затрудняет дыхание. Мотор «У-2» выбивается из сил. Крымский берег наплывает на нас.
Самолет послушно теряет скорость. Мы идем на посадку. Кажется, что «У-2», простуженно кашляя, падает в воду. У самого берега он касается колесами земли и торопливо бежит по ней.
Нас встречает дежурный по «аэродрому», низенький лейтенант в меховой куртке. Встречает довольно странным образом. На руке лейтенанта — спасательный круг. Свободной рукою он машет в сторону моря и кричит что-то такое, чего нельзя разобрать из-за шума мотора. Летчик не глушит мотора: «аэродром» виден немцам и обстреливается их артиллерией.
Дежурный занимает мое место в кабине. «У-2» сразу делает резкий поворот и затем летит над морем, низко прижавшись к волнам.
Только тогда мы увидели на соседней высотке факел: горел истребитель, сбитый «Мессершмиттом». Может быть, этот истребитель барражировал над проливом, прикрывая переправу и наш «У-2». Теперь мирная машина везла спасательный круг летчику, который прыгнул с парашютом в воду и черной точкой покачивался на волнах.
Летчика-истребителя спасли.
Трудную и необычную жизнь вели десантники на клочке земли, ласково прозванном впоследствии «крымским пятачком». В пехотных цепях стояли тяжелые пушки. Когда море бушевало, суда «малого флота» не могли пробиться через пролив, чтобы доставить десантникам продовольствие и боеприпасы. Тогда, надрываясь и не страшась опасности, работали «У-2».
Они садились у самой воды, касаясь колесами желтой кромки песка и прячась за высотой. С другой стороны ее был первый причал на Керченском полуострове.
Какую же огромную роль играла эта высота, захваченная десантниками в ночь высадки и закрывшая море от глаз врага! Крутая, темная, с камнями, вросшими в землю, стоит она над морем. Волны ли с бешеной силой забросили камни на склоны ее, или скатились они с вершины?
У этой высоты не было имени.
Над ее вершиной вспыхнул красный флажок, установленный гвардии рядовым Павлом Евдокимовичем Тарасенко.
Я встретился с ним на Керченском полуострове. У Тарасенко, кубанского юноши, худощавое длинное лицо, большие глаза. Он молчалив, потому что очень скромен. Но нам пришлось провести длинную осеннюю ночь в блиндаже. И мы разговорились. Герой Советского Союза гвардии рядовой Тарасенко рассказал о себе.
Он сражался под Курском, был радистом на батарее. В бою его рацию разбило. Но связь не перестала работать. Радист Тарасенко под ураганным огнем относил сведения на батарею сам.
Немцев отбросили. Но радиста нашли на поле боя с окровавленной ногой.
На комиссии, после лечения в госпитале, ему сказали:
— Не годен!
С палкой в руке двадцатидвухлетний Паша Тарасенко показался на улицах родной Кореновской. Вначале он не говорил никому, что вернулся совсем. Он твердо решил — снова быть на фронте.
— Какой же ты солдат, Паша! Хромый-то, — вздыхала мать.
Но не не удерживала. Она проводила на фронт мужа. Сын должен быть там же, когда вся Родина в бою.
С большими трудностями, после многих заявлений, Павла зачислили в нестроевую часть. Под Таганрогом он встретил земляков. Ему стало не по себе от того, что он в обозе, а не на переднем крае. Солдаты говорят: на фронте раны сами заживают. Павел уже не хромал. Сутуловатый, коренастый капитан взял его бронебойщиком.
— Но уж как не повезет, так не повезет. Снова ранило, — сказал Павел, виновато улыбаясь, и кинул потухшую папироску в уголок блиндажа.
…Его привезли в госпиталь с осколком в руке. И вновь, как и раньше, у него была одна мысль: скорее на фронт. Что не давало ему покоя?