Немцы. Он ненавидел их все больше и больше.
Гвардии рядовой Павел Тарасенко еще успел участвовать в боях за очищение от врага Тамани. И вот он стоит перед всем батальоном, скромный и бессмертный советский боец. И сердце бьется сильно в волнении.
Павел взял в руку флажок — трепетный лоскут кумача на тонком древке. Волнение было заметно на лицах всех гвардейцев, сосредоточенно глядящих на товарища. Ему доверяли они честь батальона.
В эту минуту у Павла нашлись замечательные слова. Он сказал:
— Я клянусь товарищу Сталину, вам, товарищи гвардейцы, что этот флаг пронесу сквозь любой огонь и выполню свою задачу. Если меня сразит пуля, я прошу того кто будет ближе ко мне, подхватить этот флаг и водрузить на первой крымской высоте.
Так говорил солдат, который хорошо знал, что такое бой.
…На катере к Тарасенко вернулось обычное спокойствие. Моряки спрашивали:
— Ну, как?
— На земле, конечно, привычней, — отвечали им пехотинцы, — но ничего, переедем. Говорят, тут море неширокое.
Тарасенко одним из первых прыгнул в воду. Он промок насквозь, пока выбрался на берег, и флаг, который он развернул над собой, тоже был мокрым.
Немцев Тарасенко не увидел. Но вокруг была сильная стрельба. Он кинулся к высоте. На миг появилась мысль: «А вдруг вот так и удастся добежать до вершины и установить на ней флаг».
Но сейчас же сбоку ударил немецкий пулемет. Павел упал, успев услышать чей-то голос:
— Смотрите, Тарасенко впереди! Не отставай!
Тарасенко пополз к немецкому пулемету, бросил в окоп гранату. Кто-то тоже метнул гранату с другой стороны и прыгнул в окоп. Разве разберешь во тьме, кто это был.
Павел понял, что гвардейцы стараются не отставать. Он вновь побежал к вершине высоты. Колючая проволока. Он передохнул и стал перелезать через нее. За проволокой пули, посвистывая, впивались в землю.
Тарасенко вставил древко флага за пояс. Темный лоскут забился над плечом, как бьет птица крыльями, затрепетал на ветру. Павел бежал вперед, стреляя из автомата, ремень которого обнимал его шею.
Вперед, вперед!
Тень немецкого солдата мелькнула у вершины. Павел снова метнул гранату. И вот он — желанный конец высоты, ее крутой окаменевший пик. За ним начинается спуск, падает в темень.
Павлу казалось, что он бежал, а последние метры он уже полз с трудом. Прильнув к земле, он вонзил в нее, в холодную, жесткую, — острое древко флажка.
Утром десантники увидели первый флаг, возвращенный Крыму гвардии рядовым Тарасенко.
Уже взяли поселок Маяк. Во всех частях бойцам говорили «Деритесь, как Павел Тарасенко». О его подвиге была выпущена листовка. А он снова с тяжелой раной лежал в медсанбате. Его ранило при отражении немецкой контратаки.
И вот я встретился с ним. Он опять был в строю.
Пусть мир удивляется воле двадцатидвухлетнего советского бойца, по трудному пути шагавшего к победе. Мы знаем: его вела беззаветная любовь к Родине и ненависть к врагу. Мы твердо верили в бою, что будем жить свободно, отстоим свою Родину. В самые тяжелые минуты эта мысль путеводным огоньком светила нам.
Перед встречей с Тарасенко я видел флаг, установленный им в Крыму. Флаг хранился у начальника политотдела армии генерал-майора Емельянова. На алом лоскуте материи — 22 пулевых пробоины.
Не было имени у гордой прибрежной высоты, с которой открывается бескрайний вид на море и крымские дали.
Пусть ее назовут высотою Тарасенко.
Три гвардейца
На причале в Тамани я видел немца, тощего обер-ефрейтора, которого привезли из Крыма. Он с удивлением смотрел на бойцов, рассаживавшихся на мотоботы и катеры. Бойцы были веселы, зная, что идут в Крым.
Бойцы смеялись над немцем. Круглолицый невысокий бронебойщик снял с плеча тяжелое противотанковое ружье, поставил прикладом на землю, отдышался и вытер лоб рукавом шинели.
— Вот это, значит, фрица привезли уже из Крыма? — деловито спросил он.
— Оттуда, оттуда, — ответил ему моряк, который, видно, только что вернулся из рейса, продрог и никак не мог закурить папироску, пока кто-то не подал ему зажженную цыгарку.
Паренек-бронебойщик улыбнулся:
— Он, може, тикал с Тамани в Крым и не втик, а? Кончилась путешествия, фриц?..
Немец, видно, понял, что говорят о нем, и пролопотал:
— Гитлер капут!
Все засмеялись. Шутки бойцов посыпались одна за другой, словно в костер подбросили сухой хворост.
— Видал, он знает, брат, что по-русски говорить, когда надо, — кивнул головой в сторону немца моряк, сплюнул и выругался.