В таком бою некогда говорить. Винников только бросил взгляд в строну старшего сержанта. И показалось, что глаза его грели весело и команды раздавались звонче: старший сержант одобрял наводчика.
Немецкие танки не прорвались к высоте. В короткую передышку раненых укрыли в ровики, перевязали. Они теперь начали стонать — раны пекли.
А пока шла схватка, бойцы молчали! И все поняли — это потому, что они хотели, чтобы тем, кто остался у пушек, было легче сражаться.
Малидовский распределил боеприпасы. Наводчик Винников спросил:
— Наверно, еще пойдут немцы, товарищ старший сержант?
— Не то, что наверно, а обязательно, — ответил Малидовский. — А ты что говоришь так громко, прямо кричишь?
Винников улыбнулся виновато:
— Это так… Видно, оглушило малость.
— Надо до конца устоять, — сказал Малидовский.
— Так ведь это ясно, товарищ старший сержант, — ответили бойцы. Они знали: с таким командиром устоят.
Мне хочется сказать, что в этом бою победила не только доблесть. Огонь по немецким танкам был убийственно точным. Это — высокое мастерство. У Малидовского сохранился потертый листок с наивными рисунками высоты и курчавых кустиков, и домика, что был впереди, и железнодорожного полотна. К рисункам протянуты стрелки, мелкие цифры написаны возле них. Это — карточка противотанкового огня, составленная Малидовским. Это — нити смертельной сетки, в которую попались немецкие танки.
Танки пошли еще раз. Но немцы ничего не добились, только два новых факела обагрили сумерки. После боя настала необычная тишина.
— Фрицы никак не могут понять, — удивленно сказал Винников, что зря лезут.
Командир орудия Макагон ответил с укоризной:
— Нашел у кого искать понятия…
К высоте подкатил юркий «Виллис», перегруженный ящиками со снарядами.
— Чей? — удивился Малидовский. Шофер подмигнул:
— Командира дивизии!
Генерал был на этом берегу. Его машина, одна из первых на Керченском полуострове, возила снаряды на батареи прямо с борта катера. Генерал продолжал наступление, не давая закрепляться немцам, которые лихорадочно опоясывали наш плацдарм траншеями и колючей проволокой.
Командир полка подъехал к позициям, пожал руку Малидовскому и сказал, с гордостью глядя в уставшее лицо артиллериста:
— Молодец, Малидовский!
Малидовский прищурил глаза, улыбнулся:
— Как же, товарищ командир полка, немцы хотели нас в море, а мы сами хотим их — туда же.
И вышло так. Пушки Малидовского добивали немцев на мысе Херсонес, с которого были выброшены в Черное море остатки немцев из Крыма.
…Последние часы на Керченском берегу в дни этой первой своей поездки я провел в блиндаже командира полка гвардии полковника Героя Советского Союза Петра Георгиевича Поветкина. На его столе лежала пачка писем. Он перебирал их, придвинув к себе коптилку, и с грустью говорил:
— Этого нет… Вот письмо Марунченко. Погиб при высадке. Ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Нет и Михайличенко…
Лунной ночью катер вез меня через пролив к Большой Земле.
На борту закричали:
— Человек в море!
Это был труп. Кверху лицом, раскинув руки, он покачивался на волнах.
Кто он? Может быть, наш безымянный герой, бессмертная слава которого влита сейчас в обелиски памятников на освобожденной крымской земле? Или это немец, получивший то, что должен был получить во имя справедливости. Пришел он незванным из проклятой Германии, пришел убийцей и вором. И качается на волнах его труп, размоет его вода, растащут рыбы, и не останется следа.
Катер скользнул вдоль трупа и резко отвернул. Кто-то крикнул:
— Немец!
НА «КРЫМСКОМ ПЯТАЧКЕ»
Медленно ползут минуты.
Мы в заснеженном окопе
Ждем сигнала, мерзнем люто,
Для атаки злобу копим.
Вьюгой, стужей, минным воем
В феврале богаты ночи…
Путь к победе с каждым боем
Все короче и короче.
Ноябрь. Декабрь 1943 года.
На плацдарме под Керчью Отдельная Приморская Армия вела тяжелую борьбу.
Командующий, Военный Совет, штаб с первых дней высадки были вместе с бойцами.
Шли бои за Керчь.
Немцы, захлопнутые на полуострове со стороны Перекопского перешейка войсками 4-го Украинского фронта, отчаянно сопротивлялись.
1944 год.
Сталин приказал: воевать и учиться…
Иногда на переднем крае было тихо, а близ Оссовин у пролива гремели выстрелы. Здесь, на полях учебы, осваивали опыт прорыва.
Январь. Февраль. Март. Апрель.
Радостные вести: Ленинград полностью освобожден от блокады, Красная Армия — на границах Румынии и Чехословакии.
До 11 апреля в сводках Совинформбюро ничего не говорилось о борьбе за Керчь.
Здесь текли напряженные будни войны.
Это были будни
Ветер гонит поземку. Снег сухой, как песок. Белые буруны расходились по проливу, беснуется море. Сковало грязь на дороге, протянувшейся вдоль берега от причала к причалу. Повозка ковыляет по ней, как на ходулях.
Баржи прижались к берегам. Никого не видно в море. Мечется одиноко наш белый санитарный катерок, приближаясь берегу. Вот его захлестнуло волной. Потом вновь взмывало на гребень.
Идет катерок, бросаясь от волны к волне, как чайка в полете.
Наконец он подобрался к причалу.
— Эй, на пирсе!
— Есть на пирсе!
— Держи концы!
Раненые, кто с подвязанной рукой, кто с забинтованной головою, потянулись к катеру из госпитальных домиков, приютившихся под скалой. Им помогают всходить на палубу по шатким мосткам.
Что это, ветер или свист снаряда? Свист нарастает.
Бах! Столб воды подпрыгнул к небу. Но никто не обращает внимания. Привыкли. Немцы методически обстреливают причалы и берег, на котором в огромные штабели сложены ящики со снарядами, мешки с продовольствием, тюки прессованного сена для лошадей.
Вновь нарастает свист, и еще один столб воды поднимается вверх.
Шофер у причала прогревает мотор. Он потирает красные обветренные ладони, прячет их в перчатки и хлопает руками. Он доволен морозом — окрепла дорога. Закончилось мученье водителей, не будут больше машины застревать в вязкой непролазной грязи.
Мы сбежали с причала и устраиваемся на машину.
Путь знаком. Столько раз по нему хожено. Всю зиму линия фронта почти не менялась. Бои велись на изматывание врага — за высоты, за траншеи, иногда даже за отдельные окопы, за воронки.
Немцы рыли траншеи — им не давали рыть. Строили проволочные заборы — их разрушали наши артиллеристы, саперы. Немцы подтягивали батареи — их разведывали и подавляли…
В эти будничные дни войны совершил свой подвиг красноармеец Василий Рыжов.
Круглолицый девятнадцатилетний паренек из таманской станицы, Василий оказался настойчивым и смелым бойцом. Он скоро стал на редкость опытным сапером-разведчиком.
Я видел однажды, с каким вниманием слушали его в землянке товарищи. Казалось, он рассказывал забавный случай, и он сам, может быть, не замечал, что многому учит товарищей.
— Подполз я к колючей проволоке, — говорил Рыжов. Забор обычный, немецкий, перепутан весь так, что сам черт не разберется. Такую проволоку резать — морока. Лучше всего — подложил заряд, и на воздух! Хотел я под забор нырнуть. Э, стой, говорю. Вижу — ниточки идут от проволоки колючей в разные стороны, как паутина. Связали немцы проволоку с минам, сделали ловушку для саперов. Так я сначала мины обезвредил, а потом проволоку подорвал. На войне старые пословицы на новый лад идут: рта не разевай, не то пуля влетит.