По правде говоря, тон его был каким-то уж очень уверенным, бойким. Это вначале не понравилось Иванову: будто по заученному шпарит. Потом одернул себя: мало ли кто как говорит…
Иван Иванович сказал:
— Знаю этих товарищей.
— Вот и хорошо, товарищ командир.
Пученков перечислял фамилии и должности честных, уважаемых людей, приводил действительные факты, даже предлагал свои услуги в отряде, если нельзя найти Молвотицкий. Да и по фамилии Пученков — об этом тоже знал Иванов — был человек в Молвотицах. Может, он сам и есть? А как проверить?
— Вы сказали, что коммунист. Где партбилет?
— Не верите? Сдал секретарю райкома, когда немцы входили в район.
И это было правдой — так действительно делалось при оккупации районов, чтобы не попали документы случайно в руки врага. Словом, прямых улик против незнакомца не было, и его под тайным наблюдением оставили в отряде. О том, что с него не спускают глаз, он, вероятно, догадывался, но виду не подавал, обиды на это не высказывал. Даже в одну из операций добровольно попросился. Взяли, ничего подозрительного не заметили. Через некоторое время Пученков предложил командиру:
— Вижу, с продуктами в отряде плохо. Надо бы организовать заготовку. Дайте двух ребят в помощь — на неделю принесем.
Бил он по больному месту: продукты в отряде действительно кончались. И новичку разрешили с двумя партизанами — Нестеровым и Петровым — отправиться к деревне Тепленькой. Расплата за доверчивость не заставила себя ждать: новичок не вернулся ни к вечеру, как было условлено, ни к ночи, ни к утру. Не вернулись и ребята. А в полдень к лесу, где был лагерь партизан, подъехали на автомашинах гитлеровцы. Рядом с офицером-эсэсовцем в черной форме стоял самодовольный, одетый в новое кожаное пальто Пученков, как позднее выяснилось — агент ГФП — тайной полевой полиции.
Партизанам пришлось после двухчасового боя с карателями покинуть базу.
А Пученков продолжал свою гнусную работу. Жестокий, коварно хитрый враг не останавливался ни перед чем. Под видом своего он пытался проникнуть в партийное и комсомольское подполье, через своих людей узнавал места лесных партизанских стоянок и наводил на них фашистские карательные подразделения. Он рядился то в партизанскую одежду, то в красноармейскую форму. Шел по пятам за отрядами, рыскал в поисках советских патриотов и уничтожал любого, кто вызывал подозрение в связях с партизанами. В упоминавшейся в донесении Никитина деревне Грихнево он устроил однажды дикую расправу над семьей Олимпиады Ивановой.
Подпольный районный комитет партии выпустил тогда в своей лесной типографии специальную листовку, чтобы предостеречь население от матерого врага Пученкова.
…И вот снова известие о нем: Никитин предупредил о его «капканах». Значит, ухо надо держать востро.
Продолжая двигаться дальше — по льду Ловати мимо Пересы на Жглово, затем на Гари и к Грихневу, — бригада стала соблюдать еще большую осторожность.
В том, что это было совсем не лишнее, убедила одна из последующих встреч партизан с человеком, который, образно говоря, жил в обнимку со смертью.
Егорыч
На вид ему — все пятьдесят. А то и с гаком. Плечист, вот только чуть сгорбился, словно от нелегкой ноши. Борода окладистая, на русский лад, немного с проседью. А глаза молодые. Открыто, широко смотрят на мир, не мигая, не бегая по сторонам. Говорок заметно окающий, как и подобает уроженцу Новгородчины.
Понравился разведчикам бригады их собеседник: интересно рассказывал о жизни, а главное — много знал. О партизанах и подпольных явках, о немецких гарнизонах и полицейских управлениях… Словом, что им и требовалось. Разговор затянулся.
…В год, когда прощалась страна с Владимиром Ильичем Лениным, он стал комсомольцем. Руководил одним из первых колхозов Молвотицкого района «Объединение». Незадолго до войны партия направила его на работу в лесную промышленность. В сорок первом году Александр Егорович был начальником Намошского лесопункта.
Если человеку всего тридцать четыре, он, конечно, вправе считать, что его место на фронте, в бою с врагами. Кузнецова на фронт не пустили. Ему, как специалисту, дали сначала бронь, а потом приказали взорвать, сжечь все оборудование леспромхоза, сдать автомашины, тракторы, лошадей и фураж воинским частям. Кузнецов выполнил приказ, проводил товарищей в армию и остался… один. Солдатки даже критиковать стали: «Никак наш начальник в тылу решил отсидеться!»
Он и сам не рад был своей доле, но раз партия приказала… Не мог же он рассказать солдаткам о своем разговоре с секретарем райкома ВКП(б) Николаем Ивановичем Алексеевым: