Николай Николаевич Шамшурин был в бригаде одним из самых молодых командиров. Но в свои двадцать шесть уже имел хорошую школу жизни. Вырос он там, где и родился, на берегах Камы, вблизи города Сарапула. Трудился с юношеских лет, служил в армии в звании младшего политрука, работал в органах НКВД. С начала войны возглавлял истребительный батальон в поселке Окуловка, затем стал партизаном. Назначенный командиром отряда «Вперед», умело вел за собой бойцов, всегда следовал боевой формуле: «Ни шагу назад!» Вот и сейчас никак не хотел примириться с мыслью, что вперед двинуться не удастся. Нервничал и, в душе проклиная луну-злодейку, то и дело посматривал на часы…
Вдруг из-за горизонта выползла большая темная туча. Она, словно на парусах, плыла по небу в сторону хутора. Прошло минут пятнадцать — и туча закрыла луну.
— Вот теперь пора, «господин старший полицейский», — обрадованно заметил Шамшурину Никитин.
— Трогай, «господин старший ездовой», — тихо приказал Шамшурин Долинину и, прежде чем прыгнуть в дровни, крепко пожал Никитину руку. — Ну, Сашок, лиха беда начало — как говорится, пан или пропал.
— Желаю успеха, Коля!
…Одинокая фигура часового маячила на въезде в село Тюриково. Временами фашист то подпрыгивал от холода, то снова начинал ходить по дороге. Ни накинутый сверху шинели деревенский тулуп, ни надетый поверх шапки какой-то женский платок не согревали по-настоящему, и солдат в мыслях своих проклинал этот далекий от родного фатерлянда суровый русский край. Он пытался мурлыкать себе под нос «Лили Марлен» — любимую песню всех солдат фюрера, но и она не отвлекала от мороза.
Гитлеровский вояка вспоминал легкие победы в Бельгии и Франции. Тогда завоеватели купались в Луаре и Марне, наполняли бокалы в Шампани и Бордо, смотрели, как гордо развевается на Эйфелевой башне большой флаг с фашистской свастикой…
Правда, и на той земле было не очень спокойно — патриоты Франции уходили в подполье и в отряды маки, становились франтирерами — вольными стрелками — партизанами. Но Россия… Этот проклятущий медвежий угол!.. И когда здесь кончится зима? Когда же станет возможным послать милой Гертруде в свою родную Саксонию какой-нибудь дорогой восточный сувенир — самоцветы Урала или майолику Хорезма, украшения Палеха или серебряную чеканку Дагестана?..
Размышления солдата прервал донесшийся из ночной темноты скрип санных полозьев, пофыркивание лошадей, хруст ледка под их копытами. Часовой подошел к установленному на снежном бугорке пулемету, сбросил с него накидку и повернул ствол «дрейзе» в сторону доносившихся звуков. Притаился у дерева, сжал в руках торчавший из-под тулупа «шмайссер».
Вгляделся в темноту и различил цепочку растянувшихся дровней с сеном.
«Поздно возвращаются… Шнапс, конечно, пили, свиньи. С фрейлейнами наверняка развлекались в деревнях. А тут мерзни… — с завистью подумал о тех, кто днем по приказу начальства уехал за сеном. — А может быть, не они?»
По-уставному громко и требовательно крикнул, хотя уже видел на передних дровнях полицейского с белой нарукавной повязкой и с винтовкой «маузер»:
— Хальт! — и взвел затвор автомата. — Пароль?
— Пан Шпицкий, — как бы нехотя, безразличным тоном ответил старший полицейский.
— Шпрее, — буркнул отзыв часовой, снял затвор «шмайссера» с боевого взвода и махнул рукой: прямо, мол, проезжайте.
Первая подвода прошла мимо. Со второй, глядя на поеживавшегося от мороза солдата, младший полицейский сочувственным голосом спросил:
— Зер кальт, зольдат?
— Я-я! Зер кальт. Шлехт…
Не видел часовой, что, задавая сочувственный вопрос, этот полицейский правой рукой сжимал под брезентом советский автомат «ППД», а левой тихонько толкнул лежавшего под сеном здоровяка Осипенкова. Тот понял сигнал и незаметно вывалился на снег с другого края саней. Мгновение — и часовой без шума «отбыл в мир иной». Осипенков как ни в чем не бывало заступил на пост, не преминув при этом развернуть «дрейзе» вдоль домов.
Не предусмотренная расписанием наряда такая же досрочная «смена часовых» тихо прошла и у караульного помещения, и у штаба карательного отряда в центре села, и на другой его окраине. На всех постах и у пулеметных точек теперь стояли… партизанские «полицейские». А с дровней, рассредоточенных по селу, на дома, где спали гитлеровцы, были направлены стволы ручных пулеметов, автоматов, винтовок и карабинов.
Отлегло от сердца у «старшего полицейского» Шамшурина, у «младшего полицейского» Сюгина, у «старшего ездового» Долинина… Не просто было им с помощью Павловского и Валова снарядить такой «полицейский» обоз, подогнать упряжь, укрыть и замаскировать в дровнях ударную группу — автоматчиков, пулеметчиков и гранатометчиков, облачить «полицейских» и «ездовых» в соответствующее одеяние… Но пока все шло хорошо.