«Мне думать нечего! Ивановы не продают!»
«Ах так! Не согласен? Поговорим тогда по-другому».
Обер-лейтенант вскочил с лавки и с силой ударил Васю. Затем вызвал двух солдат. Они надели черные кожаные перчатки и стали хлопотать у печки.
Партизанам прижигали пятки раскаленным железом, вырезали на спине ремни. У Федотыча от одного вида этого холодело сердце, его мутило, трясло как в лихорадке, он боялся потерять сознание, но продолжал смотреть, чтобы донести потом людям правду о стойкости, о непокоренной воле советских парней.
Иванов еще дышал, изредка стонал, скрипел зубами. Друг его был уже мертв.
«Говори! Отвечай. Сколько человек в отряде? Где он находится?» — уже по очереди кричали гитлеровцы.
«Гады вы, гады — вот последнее мое слово. — Вася чуть поднял окровавленную голову. — А гадов Россия всегда давила».
«Смертная казнь!» — приказал обер-лейтенант.
Гитлеровцы поволокли тела партизан к реке…
Как только ушли каратели, Федотыч бросился вместе с соседями к реке, достал трупы ребят и с почестью предал их земле, за которую они славно бились с врагом и отдали свои молодые жизни.
Уничтожение «осиных гнезд»
После многих случаев разгрома гарнизонов гитлеровское командование пришло к выводу, что населенные пункты служат плохой защитой от нападения партизан. Фашисты стали сжигать находящиеся на важнейших коммуникациях деревни и на их месте возводить дерево-земляные огневые точки.
Работы эти производились с чисто немецкой методичностью. Сжигался один дом, и в талом грунте выкапывался котлован. Построенный дзот приспосабливали под жилье и переселяли в него часть гарнизона. Затем поджигали следующие дома, пока на месте деревни не вырастал подземный опорный пункт с глядящими во все стороны амбразурами. Между дзотами устанавливались скорострельные орудия или минометы. Отдельные участки на подходах минировались.
Один из таких объектов гитлеровцы соорудили в деревне Прудцы, второй — в Острове.
Эти «осиные гнезда» стали большой помехой для развертывания боевых действий бригады.
— Тут, пожалуй, без «хирургии» не обойдешься. Может, «резанем», Андрей Кириллович? — спросил Шурыгин начальника штаба.
Фатеев, не отрываясь от карты-километровки, что-то прикидывал, взвешивал и ответил не сразу.
— Связной от Грозного прибыл, Юрий Павлович. Сообщил, что Иван Иванович расположился поблизости, у Горок и Дубовца. Вот и думаю из его отряда и нашего «Боевого» создать ударную группу. В ночных операциях они спецы. Остальных поставим в заслоны.
— Вызывай наших командиров. Обдумаем вместе.
Посовещались и решили, что после разведки начальник штаба отряда Грозного Чебыкин и начальник штаба отряда «Боевой» Никитин выведут ударные группы на исходные рубежи. Бесшумно снимаются часовые, гранатометчики и автоматчики располагаются у амбразур и входов в дзоты. Со стороны Горок, Мякшина и Дубовца устраиваются засады. Разведчикам поручили охранять подходы к минным полям, чтобы на них случайно не наткнулись партизаны.
В состав ударной группы вошло сорок человек: десять из отряда «Боевой» и тридцать из отряда Ивана Ивановича Грозного. В заслоны со стороны Дубовца и Горок назначили по пятнадцать человек с одним пулеметом в каждой группе.
Однако в первую ночь осуществить разработанный план не удалось. Незнакомая местность была еще недостаточно хорошо изучена, и до наступления ночи разведка не успела вывести отряды на рубежи атаки. Это могло отрицательно сказаться на исходе операции. Чтобы не рисковать зря, командование приняло решение — отложить боевую операцию на сутки, а всех ее участников отвести обратно.
Утром Фатеев вызвал Александра Никитина в штаб бригады.
— Чтобы не повторилась ночная путаница, — сказал он Никитину, — тебе поручается провести повторную разведку и сегодня ночью проводить ударную группу на исходный рубеж.
Весь день был посвящен тщательной рекогносцировке. Повторно проработали вопросы тактики предстоящей операции. Выделили шестнадцать бойцов ударной группы для приведения в негодность орудий, установленных между дзотами.
Поздно вечером группа покинула Мякшино. Никитин вывел ее точно к Прудцам.
Ночь была пасмурная, партизанская. Временами моросил дождь.
Около дзотов, кроме часового, никого не было видно. С прижатым к груди автоматом он ходил вдоль линии оборонительных сооружений. Дойдя до конца, останавливался, осматривался и возвращался обратно.