— Теперь поподробнее о своем житье-бытье после побега.
— Вырвавшись из лагеря, часа два шел пустырями, полями. Остановился в лесу. Немного передохнул. Вдруг вижу — навстречу идет человек. По виду вроде бы крестьянин. Разговорились. Я соврал, что дезертировал из Красной Армии, а теперь пробираюсь домой. Он достал из кошеля кусок хлеба и подал мне: «Возьми на дорогу». Потом оглядел с головы до ног и, должно быть, догадался, кто я такой. Мне стало не по себе. Даже подумал: не пристукнуть ли его. Но рука не поднялась — он ведь кусок хлеба дал. «Вид-то у тебя, — говорит, — больно подозрительный. Кто ни посмотрит, сразу поймет, кто и откуда. А там — староста, комендатура и… лагерь с особым режимом, если в «Могилевскую губернию» не отправят. Ты уж лучше высмотри хорошего мужичка и попросись поработать за помощника. Сменишь одежду и обувку. Тогда уж иди к своим».
После таких речей постоял я немного, поглядел ему вслед и пошел стороной от дорог. Иду и думаю: «Да, вот она, война, все перепутала. Видно, что он — хороший человек, а все же надо остерегаться».
В тот же день недалеко от деревушки — название забыл: то ли Заполье или Заболотье, просто ни к чему было — посмотрел: фрицев вроде бы не видно. Присел на опушке и опять, вижу, идет мужичок. Подошел. Остановился. Спросил: кто, мол, такой и куда путь держу? Я снова соврал, что дезертир. Поверил он или нет, не знаю — только слышу: «Кто ты, парень, покажет будущее. Но вижу, что горюшка хлебнул. Заходи ко мне, сойдешь за племяша. Окрепнешь малость, обрастешь мяском, по-божески оденешься. А там действуй, как тебе совесть подскажет. Только смотри, с правильной дороги не сбейся. Они — эти дороги — разные бывают. Часом, туда заведут, что и не выберешься».
Жил тот дядько с жинкой. Вдвоем. Женщина сердечная была. Взглянет порой на меня и вздохнет: у самой сын где-то вдали от дома. Деревушка попалась глухая, и фашист ни разу, пока был я там, не заглянул. Помог, значит, я хозяину картофель убрать, лен стрепать, сено в сарай уложить и говорю: «Пожил я у тебя, Акимыч, пора и честь знать. Большое тебе русское спасибо за привет и ласку. Правильная ты душа. Пойду своей дорогой. Пора!»
Должен сказать, что за все время моей жизни у него мы часто вели разные разговоры. Захаживали к нему и соседи побеседовать с «племяшем». Только ни разу никто не расспрашивал меня: кто, откуда, что думаю и чем собираюсь заниматься дальше. Да и о себе ничего не говаривали.
Настал прощальный день. Он собрал кое-что из одежды, хоть и старенькой, но еще крепкой. Я и подумал: «Должно быть, от сына осталась». Дал полкаравая хлеба, кусок вареного мяса, завернутого в чистую тряпицу, большую щепоть соли.
«Ну, теперь все. Не обессудь. Чем богаты, тем и рады. На дорогу не бройся. Так оно ловчее будет. Только не забывай нашу встречу в лесу. Ищи верную дорогу. На вихлястую не стремись. Держи путь прямо на восход. Перейдешь «железку», найдешь что надо. Может, настанет время — свидимся. Не посетуй за нашу хлеб-соль. Прощай».
Мы крепко обнялись, и пошел я искать партизан. По его намекам понял, в чем он видел правильную дорогу.
Перешел я «железку», долго блуждал по лесам да болотам. Ночевал где в стогу, где на чьем-либо сеновале, а то и просто в лесу под кустом. Да и питаться приходилось когда чем, а иногда и вовсе ничем. Добрался до той деревни, где меня ваши задержали. Вот и вся моя история. Если вы поверите мне, обещаю до последней капли крови бороться с проклятыми фашистами. А что документов не уцелело, так ведь не у тещи на блинах был…
Хотелось верить парню, но верить только словам в тех условиях не приходилось. В советский тыл пошел соответствующий запрос о военной службе Николая Матвеенко. Специальную проверку его рассказа о лагере и побеге организовали через порховских подпольщиков, среди которых был замечательный советский патриот Борис Петрович Калачев.
Имя этого человека хорошо знали на ленинградской земле. Он был агрономом-мичуринцем, всю жизнь посвятил семеноводству и цветоводству. Борис Петрович так любил свое благородное дело, что, даже получив пенсию, не оставил его, а возглавил в древнем русском городе на Шелони — Порхове — детскую биологическую станцию. Жил он в скромном небольшом домике, всегда утопавшем в зелени, в цветах. Фашистские оккупанты, ворвавшись в город, не оставили старого человека без внимания.
«Нам известно, господин Калачев, что вы до революции в России учились у нас, в Германии, и получили высшее образование, — учтиво начал беседу с ним немецкий военный комендант города майор Тиль. — Мы знаем, что вы настоящий ученый. Поэтому и хотим создать вам необходимые условия для работы, надеясь, что и вы поможете нам. Лично я хочу предложить вам, господин Калачев, большой пост — бургомистра Порхова».