Читать онлайн "В кварталах дальних и печальных" - Рыжий Борис Борисович - RuLit

…История проста: я был приятель мужа. Тот часто уезжал, я как бы просто так частенько заходил — там, дождик или стужа, иль зной, туда-сюда — и как бы дружбы в знак букетик, то да се. Но доложу вам, много пришлось потратить сил и нервов: холодна она была ко мне. Невероятно. Бога я умолял помочь. И раз, когда одна она была, купив у чучемека розы, настойчиво пришел и говорю: — Привет, зашел проститься, да, навеки, паровозы ждут на вокзале, да, уже купил билет. — Сработало. Юнцы, учитесь у поэта. Я, закурив, глядел на полосу рассвета, колечки выдыхал и важно молвил: — Да, пускай теперь сойду в окрестности Плутона. — Мой милый, а куда ты едешь? — А туда, где блата топкие и воды Ахерона.

1997

От заворота умер он кишок. В газете: «…нынче утром от инфаркта…» — и далее коротенький стишок о том, как тает снег в начале марта.

— Я, разбирая папины архи — вы, — томно говорила дочь поэта, — нашла еще две папки: всё стихи. — Прелестница, да плюньте вы на это.

Живой он, верно, милый был старик, возил вас в Переделкино, наверно. Живите жизнь и не читайте книг, их пишут глупо, вычурно и скверно.

Вам двадцать лет, уже пристало вам пленять мужчин голубизною взора. Где смерть прошлась косою по кишкам, не надо комсомольского задора.

1997

Наташа, ангел мой, душа, моя, прелестница Наташа, о чем ты думаешь, спеша к любовнику, — о том, что наше знакомство затянулось, да? Наташа, это не беда:

ступай к нему, не все ль равно, к спортсмену или инженеру, я только погляжу в окно, как ты идешь — летишь — по скверу, заходишь в розовый трамвай. Но и меня не забывай:

я заболею и умру, и ты найдешь мою могилу, и будешь, стоя на ветру, рыдать и всхлипывать: мой милый, от нас ушел ты навсегда! Наташа, это не беда —

еще не умер я, шучу. В разлуке слишком много прозы. Последний раз прижмись к плечу щекой, чтоб не увидеть — слезы? нет, — но боюсь, не утаю улыбку хамскую мою.

1997

Учил меня, учил, как сочинять стихи, сначала было интересно, потом наскучило, а он опять: да ты дикарь, да ты пришел из леса, да ты, туда-сюда, спустился с гор. Я рассердился: кончен разговор, в речах твоих оттенок нарциссизма мерещится мне с некоторых пор.

Как хорошо, когда ты одинок, от скуки сочинить десяток строк. Как много может легкий матерок!.. А он не матерился — из снобизма.

1997

«Борис Борисыч, просим вас читать стихи у нас». Как бойко, твою мать. «Клуб эстети». Повесишь трубку: дура, иди ищи другого дурака. И комом в горле дикая тоска: хуе-мое, угу, литература.

Ты в пионерский лагерь отъезжал, тайком подругу Юлю целовал всю смену. Было горько расставаться. Но пионерский громыхал отряд: «Нам никогда не будет шестьдесят, а лишь четыре раза по пятнадцать!»

Лет пять уже не снится, как ебешь, — от скуки просыпаешься, идешь по направленью ванной, туалета. И, втискивая в зеркало портрет свой собственный побриться на предмет, шарахаешься: кто это? Кто это?

Да это ты! Небритый и худой. Тут, в зеркале, с порезанной губой. Издерганный, но все-таки прекрасный, надменный и веселый Б.Б.Р., безвкусицей что счел бы, например, порезать вены бритвой безопасной.

1997

Беременной я повстречал тебя почти случайно. «Вова» протрубя, твой бравый спутник протянул мне руку с расплывшейся наколкой «Вова Л.». Башкою ощутив тупую скуку, я улыбнулся, шире, чем умел.

Да это ж проза, — возмутитесь вы, — и предурная. Скверная, увы, друзья мои. Но я искал то слово поэзии, что убивает мрак. В картину мира вписываясь, Вова пошел к менту прикуривать, мудак.

«Ты замуж вышла, Оля? Я не знал». Над зданьем думы ветер колыхал огромный флаг. Рекламный щит с ковбоем торчал вдали, отбрасывая тень на Ленина чугунного, под коим валялась прошлогодняя сирень.

…Мы целовались тут лет пять назад, и пялился какой-то азиат на нас с тобой, целующихся, тупо и похотливо — что поделать, хам! Прожектора ночного диско-клуба гуляли по зеленым облакам.

1997

Вы помните, как удивлялся Пьер, предсмертные выслушивая речи обидчика? Перевернулся мир мгновенно в голове его. Короче, он думал умиленно: как он мил… невероятно… как это… жестоко… Тот, умирая, с Богом говорил словами, сохраненными для Бога. И это были нежности слова, слова любви, прощения, прощанья. Не дай Вам бог произнести заранее, из скуки, эти важные слова. Перед толпой — особенно. Он (Он) ревнив, конечно, но не в этом дело. Открывшимся — от рифмы Вам поклон — сочувствуют — тут пропуск — слишком смело. Берете роль, разучиваете. Сначала — ощущение неволи. Чужой пиджак топорщится в локте. Привыкните. Чтоб быть на высоте, не выходите за пределы роли, бессмыслицы, таинственного ряда, как страшный элемент, входящий в ряд с периодом полураспада 15000000 лет подряд.