Ключик любил выражаться красиво.
— Вы такой-то? — спросил воин, обращаясь прямо к взъерошенному ключику, и назвал его фамилию. — Ну? — не без тожества заметил ключик. — Что я тебе говорил? Это судьба! — А затем обратился к молодому воину голосом, полным горделивого шляхетского достоинства: — Да. Это я. Чем могу служить? — Я, конечно, очень извиняюсь, — произнес молодой человек на несколько черноморском жаргоне и осторожно вдвинулся в комнату, — но, видите ли, дело в том, что послезавтра именины Раисы Николаевны, супруги Нила Георгиевича, и я бы очень просил вас… — Виноват, а вы, собственно, кто? Командарм? — прервал его ключик. <…> — одним словом я хотел бы вам заказать несколько экспромтов на именины Раисы Николаевны. — Игра на сходстве звучания слов «командарм» и «командор». «Серьезное» оплакивание Ал. Блока неожиданно разрешается бурлескным эпизодом, травестирующим тему блоковских «Шагов Командора» (1910–1912).
279. — Обычно в таких случаях мне пишет экспромты один местный автор-куплетист, но — антр ну суа дит — в последнее время я уже с его экспромтами не имел того успеха, как прежде. — Между нами говоря (фр.).
280. Мы сбегали на базар, который уже закрывался, купили у солдата буханку черного хлеба, выпили у молочницы по глечику жирного молока. — То есть — по кувшинчику.
281. Мы так к нему привыкли, что каждый раз, оставаясь без денег, что у нас называлось по-черноморски «сидеть на декохте», говорили: — Хоть бы пришел наш дурак. — «Сидеть на декохте» (декокте) — декокт — отвар, медицинское снадобье.
282. Эта забавная история закончилась через много лет, когда ключик сделался уже знаменитым писателем <…> Мы довольно часто ездили (конечно, всегда в международном вагоне!) в свой родной город <…>
Мы всегда останавливались в лучшем номере лучшей гостиницы с окнами на бульвар и на порт. — Речь идет о гостинице «Лондонская», располагающейся в Одессе по адресу: Приморский бульвар, 11.
283. И вот однажды рано утром, когда прислуга еще не успела убрать с нашего стола вчерашнюю посуду, в дверь постучали, после чего на пороге возникла полузабытая фигура харьковского дурака <…>
— Здравствуйте. С приездом. Я очень рад вас видеть. Вы приехали очень кстати. Я уже пять лет служу здесь, и вообразите — какое совпадение: командир нашего полка как раз послезавтра выдает замуж старшую дочь Катю. Так что вы с вашей техникой вполне успеете. Срочно необходимо большое свадебное стихотворение, так сказать, эпиталама, где бы упоминались все гости, список которых… — Пошел вон, дурак, — равнодушным голосом сказал ключик, и нашего заказчика вдруг как ветром сдуло. — Воспроизводится литературная ситуация: «Агафья Тихоновна» (Олеша) — «женихи» («харьковский дурак»), подкрепленная неудачным заказом «дурака»: «…командир нашего полка как раз послезавтра выдает замуж старшую дочь Катю».
284. — Ключик, — говорю я, — родился вопреки укоренившемуся мнению не в Одессе, а в Елисаветграде, в семье польского — точнее литовского — дворянина, проигравшего в карты свое родовое имение и принужденного поступить на службу в акцизное ведомство, то есть стать акцизным чиновником. Вскоре семья ключика переехала в Одессу <…>
Отец, на которого сам ключик в пожилом возрасте стал похож как две капли воды, продолжал оставаться картежником, все вечера проводил в клубе за зеленым столом и возвращался домой лишь под утро, зачастую проигравшись в пух, о чем извещал короткий, извиняющийся звонок в дверь.
Мать ключика была, быть может, самым интересным лицом в этом католическом семействе. Она была, вероятно, некогда очень красивой высокомерной брюнеткой, как мне казалось, типа Марины Мнишек, но я помню ее уже пожилой, властной, с колдовскими жгучими глазами на сердитом, никогда не улыбающемся лице <…>
Бабушка ключика была согбенная старушка, тоже всегда в черном и тоже ходила в костел мелкими-мелкими неторопливыми шажками, метя юбкой уличную пыль. — Ср. в записях Ю. Олеши: «Я родился в 1899 году в городе Елисаветграде, который теперь называется Кировоград. Я ничего не могу сказать об этом городе такого, что дало бы ему какую-либо вескую характеристику. Я прожил в нем только несколько младенческих лет, после которых оказался живущим уже в Одессе <…> Отец, которого в те годы я, конечно, называл папой, пьет, играет в карты. Он — в клубе. Клуб — одно из главных слов моего детства <…> мама моя была красивая. Говор стоял об этом вокруг моей детской головы, да и вот передо мною ее фотография тех времен. Она в берете, с блестящими серыми глазами — молодая, чем-то только что обиженная, плакавшая и вот уже развеселившаяся женщина. Ее звали Ольга <…> В детстве говорили, что я похож на отца» (Олеша 2001. С. 66–68). Здесь же говорится о бабушке, Мальвине Францевне Герлович, «с ее поэтической душой» (Там же. С. 80). «Родители Ю. К. Олеши — Карл Антонович и Ольга Владиславовна Олеша. Со времени их отъезда в Польшу Ю. Олеша их больше не видел. Отец умер в 1940-х годах, матери было суждено пережить сына (она умерла 1 февраля 1963 г.)» (Гудкова В. В. Примечания // Олеша 2001. С. 448). Сестра будущего писателя, Ванда, умерла в 1919 г. (родилась она в 1897 г.).