521. …мулат был хотя и свой брат, московский, но стоял настолько выше как признанный гений, что мог считаться не только председателем нашей попойки, но самим богом поэзии, сошедшим в Мыльников переулок в обличии мулата с конскими глазами и наигранно простодушными повадками Моцарта, якобы сам того не знающим, что он бог. — Ср. эту не очень доброжелательную отсылку К. к пушкинскому «Моцарту и Сальери» со следующим фрагментом «Охранной грамоты» самого Б. Пастернака: «Есенин был живым, бьющимся комком той артистичности, которую вслед за Пушкиным мы зовем высшим моцартовским началом, моцартовской стихиею» (Пастернак. С. 455).
522. Его стихи из книги «Сестра моя жизнь» и из «Темы и вариации». — 1922 и 1923 гг.
523. …которые он щедро читал, мыча в нос и перемежая густыми, низкоголосыми междометиями полуглухонемого, как бы поминутно теряющего дар речи. — О манере Пастернака читать свои стихи см., например, у Н. Н. Вильмонта: «Читал он тогда не так, как позднее, начиная со „Второго рождения“ <…>, не просто и неторопливо-раздумчиво, а стремительно-страстно, поражая слух яростно гудящим словесным потоком. Я не сразу потом привык к его новому, приглушенному, способу „подавать свои стихи“. Но тогда даже pianissimo было напоено патетической полнозвучностью. Начал он с „Разрыва“, и, словно грозно взревевший водопад, обрушились на нас и на меня его стихи… Там, где на краткий срок спадал его голос, „шуму вод подобный“, стихи начинали звучать — mezza voce — по-особому нежной, благородной мужской страстностью» (Вильмонт Н. Н. О Борисе Пастернаке: Воспоминания и мысли. М., 1989. С. 38–39).
524. …по сравнению с ним все наши, даже громогласные до истерики пассажи арлекина и многозначительные строфы птицелова, казались детским лепетом. — Ср. с автохарактеристикой собственной поэзии Э. Багрицким: «…мои стихи сложны, и меня даже упрекают в некоторой непонятности. Это происходит оттого, что я часто увлекаюсь сложными образами и сравнениями» (Багрицкий Э. Г. Из статьи «Как я пишу» // Багрицкий Э. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000. С. 233). О влиянии поэзии Б. Пастернака на поэзию Багрицкого сказано довольно много. О влиянии поэзии Багрицкого на поэзию Пастернака — ничего. Однако повод для такого разговора есть. Ср., например, в пастернаковском «Гамлете» (1946): «Прислонясь к дверному косяку» и в ст-нии Багрицкого «Тиль Уленшпигель» (1926): «И, прислонясь к дверному косяку, // Веселый странник…» и проч.
525. Если у художников бывают какие-то особые цветовые периоды, как, например, у Пикассо розовый или голубой, то в то время у мулата был «период Спекторского». — Длившийся с 1925 по 1930 гг., пока писалась одноименная стихотворная повесть. Разрозненные фрагменты этой повести цитируются в «АМВ» далее.
526. Изображая косноязычным мычанием, подобно своему юродствующему инвалиду, гундося подражающему пиле. — Ср. в ст-нии Б. Пастернака «Балашов» из «Сестры моей — жизни»: «Юродствующий инвалид // Пиле, гундося, подражал».