Самолеты отбомбились и исчезли в перистых облаках.
К вечеру в село вошли каратели.
На кухне работали две девушки — сестры Мария и Евгения из Днепропетровска. Ночью, когда рота покидала село, я сказал им: «Срывайтесь! А то попадете на каторгу. В селе каратели… Завтра здесь, возможно, будут наши».
Девушки ушли из села и спаслись от угона в Германию, после войны я имел с ними переписку.
Лиза
Станция Долинская — важный железнодорожный узел, связывающий артериальные пути на Николаев, Кривой Рог, Днепропетровск, Знаменку.
На двое суток 2-я штабная рота Бёрша расквартировалась в поселке. Немцы обычно входили в первые попавшиеся двери. Я вошел вслед за каким-то белобрысым солдатом и оказался в комнате, где лежал на кровати стонущий пожилой мужчина. Возле него хлопотала жена. Белобрысого такая обстановка не устраивала, и он тут же смылся. А я остался. Чтобы не открывать хозяевам своего положения, я говорил по-немецки, и мы объяснялись жестами. Выяснилось, что у хозяина гноится нога и рана причиняет ему невыносимую боль. Я тут же сбегал к ротному фельдфебелю за стрептоцидовым порошком, ногу перебинтовали. Боль утихла, и хозяин заснул. Крайне удивленная и полная благодарности к «доброму немцу», хозяйка увела меня в соседнюю комнату и покормила.
Накануне Бёрш поручил мне найти хозяйку, которая могла бы испечь большую кулебяку для именин знаменитого оперного певца, которого капитан собирался чествовать у себя на квартире в Долинской. Денщик занес мне все необходимое: муку, яйца, мясо, масло. Жестами и ломаными русскими словами я стал просить хозяйку испечь эту кулебяку в русской печке. Она отнекивалась: «Дров нету, пан. Нечем топить». Сделав вид, что я наконец догадался, я сбегал к ротному повару, и мы притащили с ним по большой охапке дров. Хозяйка позвала соседку, и они принялись стряпать.
Стоя в сенях, я прислушивался к их разговору. Из отдельных фраз, произнесенных шепотом, можно было догадаться, что муж этой хозяйки боится попасть «в угон». Возможно, и ногу он поранил умышленно. В доме у них еще кто-то скрывался, а на чердаке прятался их пятнадцатилетний сын. Замешивая тесто, хозяйка говорила соседке: «Ума не приложу, как мы из этого кошмара выкрутимся? Да и Лизы нету, вот придет и удивится, что у нас постоялец…» — «А этот чернявый немец (это уже касалось меня), видать, ничего, смирный…» — заметила соседка. Хозяйка согласилась: «Знаешь, он так ловко промыл мужу рану, откуда-то принес порошка, забинтовал ногу…».
Они тихо беседовали у печки, не подозревая, что я слышу каждое их слово.
К пяти часам кулебяка была готова, и по всей хате распространился аромат свежеиспеченного теста. В это время на пороге хаты появилась девушка лет двадцати.
— Что это еще здесь за хозяин? — грозно пошла она в наступление.
Я был удивлен ее смелостью и сделал вид, что слов ее не понимаю:
— Verzeihung, Fraulein, ich bedauere, aber die Umstande…[26]
Она продолжала наступать:
— Фройляйн! Фройляйн! Знаем мы ваши привычки! Все вы сволочи и мерзавцы!
Я вдруг засмеялся.
— Марш отсюда! Никто вас сюда не приглашал!
— Лиза! Лиза! Что ты, Лизанька! — тщетно пыталась остановить расходившуюся дочь хозяйка.
— Ничего не желаю знать!
Я махнул рукой, подхватил кулебяку и отправился к Бёршу, где уже накрывали стол и готовили пышный ужин.
Когда вечером я вернулся на квартиру, хозяин проснулся, он чувствовал себя лучше и играл с сынишкой в «подкидного».
— А, русски дурак, — начал я, подходя к кровати. — Я очень любит русски дурак.
В это время вошла Лиза и, услышав мои слова, отпарировала:
— Ох и даст вам русский дурак. Не успеете ноги унести, паразиты!
— Перестань сейчас же. Слышишь! — резко сказал отец, но она зло отмахнулась:
— Да что он понимает, балбес!
В это время в окне показалась круглая сытая физиономия того белобрысого немца, который не хотел оставаться в этом доме.
— Вот еще рыжая морда объявилась! Здрасьте пожалуйста! — злилась Лиза.