Операция прошла успешно. Николай радовался, Сергей же оставался равнодушным. Он не мог оценить сложности проведённой операции, не ощущал в себе каких-либо изменений, потому и не разделял радости брата. Тупая боль продолжала жить в позвоночнике, напоминая о себе при резких движениях. Однако, осматривая и прощупывая Сергея, Николай каждый раз насвистывал весёлый марш. Это означало: всё идёт хорошо.
— Погоди, Серёга, — говорил он брату, — потерпи с полгодика. Потом, смотришь, и якорь на себе сможешь таскать. Да, да. Тринадцатипудовый, как дед наш, Фёдор, таскал на шитик. Помнишь, отец рассказывал нам о нём? — обратился Николай к брату.
— А как же! Его фотография до сих пор на стене висит. Одна борода чего стоит!
— Да-а. Ох, и силён был дед, царство ему небесное. Да и батю нашего бог силушкой не обидел. Помнишь, когда был малым и воз свой ронял? А?
— Помню, Коля, конечно, помню.
— Отец не хотел брать тебя в мороз за сеном, а ты — в рёв. Он и сдавался. Усаживал тебя на воз и привязывал верёвкой к бастрыку. *
_________________________
*Бастрык — специальная жердь для задавливания сена на санях.
Сам пересаживался на первую лошадь — торить дорогу. Только сядет, а ты свой воз — бац, и набок. Болтаешься на веревке, орёшь, словно режут тебя. Отец рассмеётся, слезет с воза, подставит плечо, крякнет от натуги и воз твой опять на полозьях. Так вот и возил ты, Серёга, своё сено. Ха-ха-ха!
Николай имел весёлый нрав, был добродушным и жизнерадостным человеком. Энергии в нём было немереное количество.
Когда Сергея выписали из клиники, Николай в приказном порядке поселил его у себя, в трехкомнатной квартире.
— Рано тебе в Чусовой. Поживёшь немного в Москве, я тебя понаблюдаю. До полного выздоровления. И никаких возражений. Ты, братка, понял меня?
— С тобой разве поспоришь? — покорно согласился Сергей и прожил у брата до весны.
Старики в каждом письме спрашивали: «Когда вернёшься, сынок?». Сергей отшучивался, во всём винил Николая, а душа рвалась на Урал. Наконец, он не выдержал, сказал Николаю:
— Загостился я, Коля, у тебя в Москве. Отпусти домой. Отец с матерью истосковались. На здоровье не жалуюсь. Наблюдал ты меня постоянно. Думаю, пора мне покинуть вашу златоглавую столицу.
— Езжай, хрен с тобой. Вижу, надоел я тебе. Но учти: будешь соблюдать все мои рекомендации. Иначе снова попадёшь ко мне в клинику. Уразумел, братуха?
— Коля, тебе не говорили, что ты — зануда?
— Что?!
— То, что слышал.
— Это я-то зануда? — рассердился Николай. — Прежде всего, я твой врач, а потом уже брат. И как врач, оказываю тебе, пациенту, огромное внимание. Зануда! Надо же сморозить такое! Всё. Уезжай. Не хочу больше тебя созерцать. Катись на свой Урал, ты вполне здоров.
Николай обиделся не на шутку, и как не извинялся Сергей, как не убеждал брата, что пошутил, — ничего не помогало. Только когда Сергей стал собирать свои вещи, Николай подошёл к нему и, вымученно улыбнувшись, промолвил:
— Давай мириться, Серёга. Как раньше.
— Мы не ссорились, Коля. Тебе это показалось.
Николай с недоверием покосился на брата. Уже через секунду в его глазах светился радостный блеск.
— Неужели?
— В самом деле!
Братья рассмеялись, крепко обнялись.
— Тогда держи краба.
Сергей пожал руку Николаю так, как это делают моряки, с обхватом за кисть. Они расстались.
В Чусовой Сергей Жигарёв вернулся ранней весной. Снег на обочине уже почернел, уплотнился, покрылся сверху ноздреватой корочкой. Местами из-под снега неприглядно выпучивались грязные комья земли.
Было раннее утро, и Сергей не стал дожидаться автобуса, пошёл пешком. Перевалил через Колапову гору, внизу показался родной посёлок. Вокруг стояла мёртвая тишина. Хрусткий наст под ногами взрывал её будто громовыми раскатами, и звук этот, казалось, был слышен на другом берегу реки.
Посёлок просыпался. То там, то здесь поднимался над крышами домов робкий дымок. По дыму можно было определить, какая хозяйка встаёт рано, а какая ленится, нежась в постели.
Его взгляд остановился на избе, стоящей по-над берегом. Над ней клубился столб дыма.
«Встала Катерина, — удовлетворённо отметил про себя Сергей, — и тёплая волна нежности прокатилась в его груди. — Одна живёт, могла бы ещё спать. Однако, поступает как все трудолюбивые бабы в посёлке — топит печь ранним утром. А вдруг не одна? — неожиданно осенило его. — Я ж ей не звонил и писем не писал. Много времени утекло. Она женщина свободная, красивая. Почему должна дожидаться меня, нарушившего своё слово»? — задал он вопрос сам себе. И тут же ответил: «Потому, что я назначил испытательный срок. Если любит, будет ждать сколько угодно. Вертихвостка мне не нужна».