— Нет-нет, что вы? Я знаю, её муж Жэмир-паша сейчас в отъезде, что люди подумают?
— Да, у неё могут быть большие неприятности, — согласилась Гунсара.
— Вот видите? — Жигарёв с учтивой улыбкой посмотрел в лицо женщины. — Мне вовсе не хочется положить тень на преданную жену Жэмир-паши.
— Что вы предлагаете?
— Не могли бы вы передать Джамиле, что я буду ждать её завтра в сквере у музея Лермонтова? В десять часов утра. Это возможно?
— Конечно, — ответила Гунсара, проникнувшись доверием к Сергею. — Завтра она поведёт свою младшую дочь в садик, там я и передам ей вашу просьбу.
Заметив, как вытянулось лицо мужчины от удивления, и, не поняв, чему он удивился, она пояснила:
— Наши малышки ходят в одну группу. Скажите, а как ваше имя?
— Это не важно. Я сам к ней подойду.
— Ну, хорошо, передам.
— Спасибо, — поблагодарил Жигарёв чеченку, почувствовав, как его встряхнуло изнутри от неожиданной новости. Взяв себя в руки, он вновь изобразил на лице учтивую улыбку, добавил:
— Обязательно передайте, не забудьте. Я надеюсь на вас.
— Не переживайте, передам, — женщина свернула к своему дому, а Жигарёв поплёлся в гостиницу.
«Значит, у меня есть ещё одна внучка, — начал размышлять Сергей. — Почему же тогда Миронов не сообщил о ней? Не знал? Забыл? Не хотел огорчать, потому что она чеченских кровей? Ну да ладно, завтра сам всё узнаю. Лишь бы встреча состоялась».
… Помнит Сергей тот разговор с дочерью в Пятигорске, помнит каждую её фразу, каждое слово и даже надменный тон до сих пор стоит в ушах.
… Дочь пришла на встречу без опозданий. В той же длинной чёрной юбке и туго повязанным платком на голове. Она остановилась посредине сквера и водила взглядом по сторонам. Жигарёв приподнялся со скамейки и помахал рукой. Анна подошла, остановилась напротив него.
— Это вы вчера просили Гунсару о встрече?
— Да, я, — Жигарёв чувствовал, как он волнуется. Сердце в который раз за утро учащённо забилось. — Присаживайтесь, пожалуйста, нам есть о чём поговорить.
— Вы от Жемир-пашы? — спросила она, настораживаясь. — Что с ним? Три дня назад он звонил мне, говорил, что у него всё в полном порядке.
— Нет, я не от него, — сознался Сергей, чувствуя, как трудно ему даются слова. Голос, казалось, вот-вот задрожит и перейдёт на сдавленный хрип. Он сделал большой вдох, потом медленно выдохнул.
— Я никогда не видел твоего мужа. Ни первого, ни второго.
— Тогда вы, наверно, из ФСБ? Что на этот раз вы хотите услышать от меня? — на лице Анны скользнула презрительная усмешка.
— Дело в том, что я твой отец, Анюта… — Жигарёв не узнавал своего голоса. — Сергей Степанович Жигарёв. Тот самый, который, по словам твоей мамы, погиб в Афганистане… Я очень долго тебя искал, дочка… И вот, наконец, нашёл…
Он с трудом вытолкнул из себя последние слова и замер, уставившись на дочь. Направляясь на встречу, Жигарёв прокручивал в голове разные варианты реакции дочери, но то, что она произнесла, шокировало его, раздавило тяжестью смысла.
— Послушайте, господин Жигарёв. Напрасно вы потратились на билет, приехав в Пятигорск, — сказала она. — Что бы вы сейчас мне не говорили, каких бы доказательств не представили, — поверьте: я никогда не признаю вас своим отцом. Все ваши устремления будут напрасны. Вам понятно? И матери у меня больше нет. Я отреклась от неё шестнадцать лет назад, когда узнала, что она лгала мне с раннего возраста. Лгала о тебе, о дяде, о своей работе. Теперь я не хочу вспоминать о ней, и вас знать не хочу. Слава Аллаху, ниспославшему мне Жемир-пашу. С ним моя жизнь началась с чистого листа, а ваша ложь и христианское лицемерие остались в прошлом. Сейчас у меня другая вера — вера в Аллаха, единственно правильная. Она открыла передо мной совершенно новый, иной мир — мир справедливости и совершенства.
— Анюта, Аннушка, что ты такое говоришь?
— Не называйте меня этим презренным именем. Я давно уже Джамиля Джамкиева. И вообще, уезжали бы вы отсюда поскорее, Сергей Степанович, подобру-поздорову… — на лице Анны проступила холодная, предостерегающая усмешка.
— А то что? — Сергей сглотнул подступивший горький ком. Он во все глаза смотрел на дочь и не верил в происходящее. Ему казалось, что это всего лишь её неуклюжая шутка. Пройдет мгновенье, и её усмешка сменится широкой доброй улыбкой. Он услышит извинения за неуместную шалость, после чего они крепко обнимут друг друга. Но вместо извинений дочь сказала:
— Если вы будете преследовать меня и дальше, Аллах подскажет, как с вами поступить. Никуда не уйти от воли Аллаха…
— Доченька, не будь такой жестокой. Одумайся! Если я и виноват в чём-то перед тобой — прости. Я ведь твой отец, пожалей мою больную душу, — взмолился Жигарёв, не узнавая себя. Ещё никогда в жизни он не просил снисхождения к себе, не унижался. А тут не выдержал, размяк, когда почувствовал, что теряет дочь. Но даже и это унижение не возымело действия. Дочь встала и пошла прочь, не оборачиваясь. Он видел только её спину в черной одежде, которая по мере удаления не уменьшалась в размерах, а, совсем наоборот, — ширилась, превращаясь в сплошной чёрный занавес, который вдруг затмил всё вокруг…