Она не ответила ему, лишь, убрав с виска прядь серебристых волос, тихо произнесла:
— Рамсес спасен. Я могу теперь вернуться?
— Можешь!
— Тогда идем.
Она пошла к музею. Поднялась по ступенькам, коснулась высокой, резной двери, повернулась, еще раз обвела взглядом опустевшую площадь Аль-Тахрир, задумалась, и что-то решив для себя окончательно, сказала ему:
— Покажи мне путь!
— Ты и без меня его знаешь.
Она пристально взглянула на него и, не произнося больше ни слова, войдя в музей, направилась к «стеле Израиля». Почему к этой стеле, она не сказала бы, но для нее было некое притяжение именно к этим иероглифам и именно на этой стеле.
Одно прикосновение к иероглифам на стеле и они как будто ожили, — побежали под пальцами золотыми ниточками. И так ей было приятно вновь ощущать таинственные, магические и такие родные знаки, что по щекам заструились слезы, сердце трепетно застучало — заволновалось. Как необычна эта радость — радость возвращения! Она глубоко вздохнула…, чудесный голос полился из ее груди…
— «Я Усер-Маат-Ра…, царь царей…»
И все пришло в движение: зашуршали, закружились, полетели года… века… тысячелетия…
Когда понадобится ее помощь — она обязательно придет! Не знала, когда вновь призовут, но знала — ей теперь вечно блуждать по лабиринтам времени… и ждать зова о помощи!
