— А вот теперь скажи. Все тайны Египта открыты?! И уже нечего искать на этой земле?!
Сергей не нашёлся, что сказать, и только развёл руками. Хамид принял его жест, как капитуляцию и, довольный собой и тем, что доказал-таки свою правоту, примирительно похлопал коллегу по плечу.
— Ладно, дружище, идём.
Спуск оказался ещё более сложным. Пока спускались, солнце ушло за линию горизонта, и египетская ночь мгновенно накрыла землю. Возвращались в кромешной тьме.
Хамид затянул унылую песню.
Сергей же думал о том, что Хамид и в самом деле прав.
Там за плотиной, в толщах воды, погибли великие тайны, те, что уже никогда не откроются людям. Но он так же был убеждён — плотина необходима тем, кто сегодня живёт на этой земле. А тогда как найти компромисс? Компромисс между сегодняшним днём с его потребностями и днём вчерашним с сокровищами и тайнами древних цивилизаций?
А, возможно, в этой пещере, завтра, они найдут несметные сокровища, подобные тем, что были найдены в гробнице Тутанхамона, или, возможно, они наткнуться на то, что изменит их жизни?… Возможно!
Ослик резво семенил тоненькими ножками, покачивая засыпающего седока…
Глава Третья
Следы атлантов
Зал гудел. Слышались смешки, едкие выпады, выкрики:
— Фальсификация!
— Подтасовка фактов!
— Всё подстроили!
— Нет доказательств!
— У Вас нет доказательств!
За кафедрой молодой ученый бледнеет на глазах, на лбу испарина, в руках пожелтевшие листы. Он потрясает ими и пытается, всё еще пытается докричаться до ученого совета и доказать им свою правоту, донести до них свою, именно, свою истину.
— Есть! Есть доказательства и вот они! — парировал Пауль Шлиман. Он неестественно бледен, но настроен решительно, — Это документы моего деда — Генриха Шлимана! Они являются неопровержимыми доказательствами. И я …
— Да ваш дед не отличался правдивостью! — выкрикнул, а вернее по-стариковски тускло проскрипел ученый муж, сухонький, чопорный, весь аккуратненький (с усиками и острой бородкой, которая, тряслась при каждом слове), лицо его было перекошено от злости. — Ваш дед все носился со своей Троей и золотом Приама. А была ли это та самая Троя? И не сам ли он заложил клад, им затем найденный?! А? Ведь свидетелей не было! А теперь вы нам подсовываете какие-то бумажонки и хотите сказать, что он нашел Атлантиду!
— Да, ваш дед просто использовал фантастические сказки Платона… — подхватывает уже другой светила.
— Вы сфабриковали… — послышалось с задних рядов амфитеатра.
Среди общего нежелания принять новое открытие Пауля Шлимана слышны и другие настороженные и пытливые восклицания:
— Дайте сказать ему!
— Пусть скажет!
— Доказательства!
— Покажите, что там у вас есть…
— Дайте ему сказать…
Пауль Шлиман, выждав немного и поправив пенсне, торжественно зачитал:
— В 1890 году в Неаполе мой дед, Генрих Шлиман, за несколько дней до своей кончины передал своим друзьям запечатанный конверт. Надпись на нём гласила: «Разрешается вскрыть только тому из членов семьи, который поклянется, что посвятит свою жизнь упомянутым здесь поискам»…
— И каким же это поискам? — съехидничал злостный старикашка, — уж не Атлантиду ли будем искать? Хе-хе-хе.
Шлиман выдержал паузу и, даже не удостоив взглядом старца, продолжал:
— За час до кончины дед онемел, поэтому он взглядом указал моему отцу на лист бумаги на столе, на котором его рукой было написано: «Секретное примечание к запечатанному конверту. Ты должен разбить вазу с головой совы, рассмотри ее содержимое. Оно касается Атлантиды. Веди раскопки в восточной части храма в Саисе и на кладбище Шанука. Это важно. Найдешь доказательства, подтверждающие мою теорию. — Шлиман обвел притихшую аудиторию и торжественно закончил, — Приближается ночь, прощай!»
Какое-то время царила тишина, казалось, всех собравшихся потрясла последняя воля Генриха Шлимана — подарить миру ещё одно Великое Открытие.
И, казалось, в умах ученых предсмертные слова Шлимана именно сейчас занимают должное место.
Но нет!
Это была лишь недолгая пауза. Ученые мужи какое-то время обдумывали услышанное, сопоставляли каждый для себя известные для них факты. Благоговейное молчание и задумчивые лица ученых — всё это длилось лишь несколько мгновений, и зря Пауль Шлиман гордо и победоносно взирал на них с кафедры, зря ему уже мелькал призрачный лавровый венок, не прошло и минуты, как новая волна ученого негодования и недоверия обрушилась на него: