Но ведь, Тутанхамон тоже был мужчина, и также любил и ценил истинную красоту — красоту женщины, правда, всего каких — то три тысячи лет назад. А вот теперь ваш черед — оценивать красавиц.
Не так ли? Так!
Настя шла по залам музея, чувствуя на себе восторженные взгляды, правда, ей было не до них. В Каирском музее — в святая святых для египтолога — нет места мелким человеческим страстям. Здесь всё глобальней! Здесь витает особый дух — дух Вечности!
Да, вообще-то Настя привыкла к вниманию мужчин, и не придавала этому большого значения, потому что была красивой, даже можно сказать, необычно красивой. Удивительный бархат кожи, нежнейший румянец, безукоризненно очерченная линия губ, глаза — большие тёмные, обрамленные невероятно длинными ресницами. И взгляд! У неё поистине был магический взгляд — достаточно было кому-то встретиться с ней глазами, и он буквально тонул в нежном обволакивающем свете, идущем из глубин её души.
Но любую восторженность Настя принимала совершенно спокойно, словно это все относилось не к ней, лишь от острых женских взоров, что ревниво скользили за ней, её бросало в дрожь. В них она чувствовала некую враждебность и неприязнь, и потому интуитивно выше поднимала голову. Ей было легче ограждать себя неприступностью, чем каждый раз испытывать этот неприятный холодок от женских колких, пронизывающих ее насквозь взглядов.
Но именно женщины частенько провожая ее взглядом, восклицали:
— Какая непринуждённая грация! Как держит голову! В этой девочке чувствуется порода!
Слыша это, Настя мысленно улыбалась:
— Да, уж, как же! Откуда во мне детдомовской девчонке, без роду и племени, взяться даровитой грации? Порода!? Ага! Да вот только какая?
Если раньше не придавала значения собственной персоне, то сейчас, в музее, и тем более. Здесь она буквально растворилась в великолепии настоящих сокровищ!
Хотя, вероятно, ее интерес отличался от обычного туристического, и в значение слов «ценности» или «сокровища» она вкладывала немного иной смысл. Так, золото Тутанхамона для нее истинным сокровищем не являлось. Да — золото, да — бесценно, да — прекрасный образчик красоты и мастерства древних мастеров, но кроме картушей с именем Тутанхамона и его жены Анхесенамон нет ни одного исторического документа, ни одного папируса, что мог бы пролить свет на время царствования самого Тутанхамона. Для Насти «сокровищем» в музее было всё, кроме золота как Тутанхамона, так и всего прочего.
Но, как над священными реликвиями, она замирала от восторга над папирусами и глиняными черепками, над алебастровыми вазами и медными тарелочками, над гранитными саркофагами и деревянными канопами.
В музее время, в прямом понимании, для нее перестало существовать, оно стало явственно, буквально осязаемо — время сыпалось, как в песочных часах, песчинка за песчинкой. Порой ей даже казалось, что она отчетливо слышит этот шорох песка (или шорох прошедших веков). И он — таинственный шорох — усилился, когда она подходила к залу с мумиями, словно засвистели мимо нее в бешеном вихре, пролетевшие над миром века…
Настя остановилась у высоких, почти в три метра в высоту, тёмных резных дверей с медными ручками. Женщина в хиджабе возникла перед ней так внезапно, что Настя вздрогнула, и робко протянула входной билетик в зал. Женщина, точно страж, преградив ей вход, и буквально просверлив Настю черными глазами, даже не глянув на протянутый билет, неожиданно, подобострастно склонилась, прошептала что— то на арабском языке, и тихонечко приоткрыла дверь.
«Как врата в загробный мир открыла!» — подумала Настя, проходя мимо нее в полутемный зал.