— Богородица Дева…
Скорее всего, он не отдавал себе отчёта в том, что происходит, просто эту молитву в его детстве читала бабушка, когда он болел, а болел он часто. Она читала перед иконами много молитв, но именно эта молитва больше всего нравилась ему тогда, в далеком детстве. Не учил молитву, но знал каждое слово. И слова были какие-то важные, весомые, и они, как золотые буковки, сами возникали сейчас в его сознании.
— Богородица Дева, радуйся, — твердил он, а узбечка прислушалась.
Благодатная Мария, Господь с тобою.
Благословенна ты в жёнах
И благословен плод чрева твоего, Иисус.
Акушерка притихла, молится, что ли, а он, не обращая на неё никого внимания, все читал и читал:
Пресвятая Мария, Матерь Божья,
Молись о нас, сыновьях и дочерях Божьих,
Ныне и в час нашей победы
Над грехом, болезнью и смертью.
На слове «смерть» он весь как-то сжался, посерел лицом, будто впервые понимая его истинный смысл и весь ужас произошедшего, обхватил голову руками и рухнул на кафельный пол.
Акушерка кинулась поднимать его…, но не успела даже приблизиться к нему, как со стола донесся тихий шелест. Она подняла глаза и от неожиданности присела, ударив себя по жирным ляжкам.
— Вай, шайтан!
Ребёнок, как измученная рыбёшка, ловил синими губками воздух.
Акушерка заголосила.
— Вай! Алла, Алла…!!! Дохтур! Дохтур!
Доктор медленно повернул голову, видел, и нет, а узбечка тыкала пальцем на стол, где …о, Боже, младенец шевелил крошечными пальчиками и шелестел синими губками.
Врач подскочил, подхватил малышку, и уже боясь выпустить ее, боясь, что это всего лишь ему кажется, прижал ребенка к груди и заорал, что есть мочи….
Казалось, весь мир кричал вместе с ним. И звонкое эхо ударялось о кафельные стены, дребезжало, летело к противоположным стенам и оглушало его с новой силой.
В этих радостных звуках чуть слышался поначалу слабый, еле различимый писк, а потом призывный и все более настойчивый голос малышки.
Осознав, наконец, что ребенок жив, да ещё и голосист, он склонился над девочкой, исступленно, шепча: «О, чудо! Ты — чудо! Чудо! Воскресшая! Анастасия!»
Глава восьмая
«Добро пожаловать!»
Ранним сероватым утром небольшое торговое судно под французским флагом входило в Порт-Саид.
На верхней палубе среди немногочисленных пассажиров лишь один не высматривал встречающих на пристани. Пауль знал — его никто не ждёт. И не охватывала дрожь от предвкушения долгожданной встречи, и на красивом лице молодого мужчины не читалось даже и намека на радость возвращения домой. Правда, его, как и многих на палубе, охватывало волнение, и он сжимал поручни до приятной боли в костяшках пальцев. Это волнение было особое, очень симпатичное — чувство тайны, — оно смутно теплилось у него в груди. Возможно, очарование странствий и приключений заставляло его улыбаться всем тем, кто стоял сейчас на пристани и неистово размахивал руками.
После промозглости Парижа, холодных весенних дождей и туманов, египетское утро казалось слишком ярким — белый диск ещё зависал над горизонтом, а ощущение жара уже плавилось в утреннем мареве и стелилось над кромкой воды.
Через час Пауль уже изнывал от жары — ему невыносимо хотелось сорвать с себя всю одежду и плюхнуться в освежающую воду. В шерстяном костюме цвета маренго и тирольской шляпе в такую-то жару Пауль выглядел, по меньшей мере, необычно, можно сказать, даже глупо.
Грузчики в полотняных гельбабиях землистого оттенка, не обращая никакого внимания на изнывающего от жары немца, неспешно разбирали багаж и перетаскивали тяжелые тюки. Им не было так дурно, как ему в шерстяном костюме. «Надо приобрести подобный балахон, иначе я заживо сварюсь здесь», — завистливо посматривал на арабов Пауль, пока те возились с его багажом. Единственным утешением было то, что еще немного и он окажется в прохладном гостиничном номере…
Он ошибся: отель, построенный ещё до викторианской эпохи, мало чем напоминала европейский, даже самого низкого сорта. В номере — тёмной комнате — колченогий стул и убогая кровать, а из всех удобств — в углу красовался медный таз, над ним на простой веревке был привязан кувшин с водой. Пауль долго приноравливался, пытаясь хоть как-то умыться.
Нестерпимая жара и отсутствие ванной комнаты в номере привело Пауля в полное исступление.