Она задумалась.
— Мифы, собственно, и есть то, что запечатлела людская память. А по разрозненным сказаниям и легендам, принимая их как руководство к действию, многие ученые находили потерянные во времени города и пропавшие народы! Генрих Шлиман, например, открыл Трою…
Она остановилась, вновь задумалась, словно вглядываясь в пустоту. Задумалась, как если бы столкнулась со стеклянной витриной магазина — все видно, но пройти дальше нельзя. «Я, приехав сюда, сама каким-то необъяснимым образом попала именно в круговорот мифов и каких-то невероятных легенд, а может и предрассудков! Мой медальон притягивает внимание арабов! Они связывают его с чем-то таинственным, с чем-то хорошо им известным, а может с кем-то? Старик Шах все бубнил про сына и еще про…»
Бред прервался, как и сны, на самом интересном месте…
В комнату, с ног до головы в черном одеянии, лишь с небольшой прорезью для глаз, вошла женщина, встала у входа и замерла. Настя испуганно воззрилась на неё. Женщина — пожилая, ее возраст угадывался по узловатым, морщинистым рукам, с выступающими на них синюшными венами. «Старуха», — подумала Настя.
«Старуха» устремила в неё большие, черные, немигающие глаз.
Настя съёжилась. Жутковато. Её никто не держал — дверей нет, но вот сейчас, именно сейчас, она ощутила себя пленницей!
«Анечка, миленькая! Как мне страшно!»
Настя не сводила с женщины испуганного взгляда, но страшного ничего не происходило. Та стояла и смотрела на нее, чуть склонив голову.
«Аня наверняка убежала бы. Она так бы не сидела, сложа руки в чужом доме, неведомо где, при этом выстраивая глупейшие версии и гипотезы… Интересно, чем это они меня так успокоили?».
В уголках потеплевших глаз женщины пробежала морщинка.
— Neha’rak Saeed.
— Что?
— A salam’u Alekom! — поздоровалась арабка, прикладывая руку к сердцу.
— Салам, — ответила Настя.
Женщина скороговоркой нараспев, низко склонив голову, заворковала («как птичка поёт», — подумала Настя), но из всего, что она напела, уловила лишь одно знакомое слово:
— Садик… садик, садик — что это? Кажется, друг! Это радует! — Настя дружелюбно кивнула, — я друг!
Женщина удалилась, а через пару минут внесла маленький на коротеньких изогнутых ножках инкрустированный перламутром резной столик, поставила рядом с Настей, склонившись в глубоком поклоне, попятилась к выходу, и уже, пропав было в темноте коридора, вдруг резко выпрямилась, вперила в «пленницу» глаза, как, если бы хотела что-то рассмотреть в ней.
«Наверное, подсчитывает, сколько нужно еды на мой вес?» — Настя опять улыбнулась, но скорее своим мыслям, чем женщине. Та же так радостно подхватила её улыбку и с таким ликующим криком убежала в темный коридор, что сильно озадачила Настю.
— Подскочила, словно ей пятнадцать, а не сто. Вот и основывайся после этого на антропологических внешних данных, — Настя пожала плечами. — Руки у неё старухи, а взвизгнула, да выпорхнула, как девчонка! Но как? Почему такое несоответствие? Может постоянные ветры, пески, тяжёлая работа… какие факторы ещё влияют на преждевременное старание? Но она же подпрыгнула и взвизгнула… как ребенок. Или эта арабская женщина яркое подтверждение слов «жаль, что стареет наша оболочка, но мы всегда остаемся молодыми»? Боже, кто же это сказал? Эдгар По? Ладно! Какая разница, кто сказал, главное верно!
Настя лениво потянулась, — «Блаженство, томность, лень — вот оно это беспечное состояние наложницы в гареме, ожидающей своего часа любви, — подумала она, с ленцой подбирая слова. — Такое тягучее, удивительно безмятежное, необычное заточение. Я начинаю чувствовать себя наложницей в гареме. И надо признаться — мне это даже нравится».
Сладко зевнула, улыбнулась — она получала сейчас несказанное удовольствие от пребывания в этой полутемной, прохладной комнате с красивой резной решеткой на узких окнах…
— На чем это я остановилась? Ах, да, антропология и ее неточные методы — несоответствие с действительностью. И чему только этих антропологов и историков учат? Вон уже несколько десятков лет они не могут понять, кого всё же нашел Девидсон в странном саркофаге: мать Эхнатона, брата, сына или его самого? Вот бы доказали, что в саркофаге покоится сам Эхнатон! Тогда диссертация Анюты просто летит в корзину! — Настя незлобно хихикнула, и через секунду добавила:
— Но вот только, кажется мне, что мы обе останемся без ученой степени! Фараоном Исхода мог быть кто угодно, но только не Эхнатон и не Рамсес! — и этот неутешительный, казалось бы, вывод почему-то вновь ее позабавил. Но через мгновение красивые бровки чуть дрогнули, она серьёзно произнесла: — Как можно писать диссертации, основываясь только на версиях, догадках и собственных предположениях? Грустно! Как же это грустно!