— Сын мой, посмотри на меня — я работаю в лавке древностей вот уже 50 лет, но так и не стал уважаемым человеком. Эти древности никому не приносят счастья, и на хорошую жизнь ими не заработать.
— Это потому что Вы, отец, продаете туристам поделки наших родственников, а не настоящие реликвии.
— Эх, сынок, наши подделки, я знаю, чисты, они не причинят никому вреда. А эти «настоящие реликвии» из усыпальниц — принадлежат им, умершим! И они охраняют их…
— Ну, вот опять Вы, отец, о проклятиях!
— Сынок, я стар, я хотел бы видеть тебя инженером, чтобы все уважали моего мальчика и обращались к нему с почтением!
Хамид не мог перечить отцу, поэтому уехал учиться в Советский Союз. Но даже став инженером, он не бросил свое увлечение — археологию.
…Помолчав, Хамид в сердцах, гневно произнес:
— Как что изменилось? Изменилось многое! Эти толщи воды поглотили пласт неизвестной, неизученной ранее истории! Понимаешь ты это?!
— Но ведь археологи подтвердили, что ничего ценного здесь уже нет, — удивляясь столь неуместной запальчивости, ответил Сергей.
Хамид резко повернулся к Сергею и, схватив его за обе руки, затряс, словно пытаясь проверить, хорошо ли они приделаны к этому тщедушному телу, и, брызжа слюной, перекрикивая рёв воды, закричал ему в лицо:
— Сергей! Сергей, ты не понимаешь! Сергей! Как ты не понимаешь!? — глаза его возбужденно сверкали, — Они могут говорить всё, что угодно, и оправдывать своё безразличие к моей Родине! К Египту! Безразличие к величайшему наследию! Да, Абу-Симбел спасли! Перенесли! Но ведь плановых раскопок здесь не было! И уже никогда не будет! Всё там так и останется, под водой! А в Египте каждый клочок земли таит в себе сотни, тысячи тайн! Непостижимые тайны цивилизации теперь покоятся там, под водой! Вы затопили их! Уничтожили! Понимаешь?!
— Понимаю…
— Уф, Алла, Бесмела, Рахмон, Рахим, — с надрывом забормотал Хамид молитву, призывая себя к терпению, — …Нет, ты ничего не понимаешь! Ничего не понимаешь! Любая самая малая надпись — это сокровище, разгадка чего-то великого, а иная ничем неприметная долина может быть древним городищем, как было с Амарной, городом — эпохой фараона Эхнатона. А ты: «ничего ценного»!
Сергей стоял, вытаращив на Хамида глаза, с каждой секундой поддаваясь силе и страсти его напора. Как бы ни был он далёк от истории, подобная речь не могла оставить его равнодушным. Почувствовав это, Хамид приутих и, загасив в глазах гневные искорки, сказал:
— Хочешь, я покажу тебе то, что не видел ещё ни один археолог, то, что я нашёл на этой, как они сказали, никчёмной и чистой уже от ценностей земле?
Его явно переполняло желание поделиться с кем-нибудь своим сокровищем, своим открытием.
— Да, — было ему ответом тихим и бесцветным. Скорее всего, это было просто вежливым согласием Сергея на столь восторженное приглашение, чем истинным желанием видеть какие-то там «сокровища».
— Тогда идём! — сказал Хамид. — Это недалеко. Думаю, к вечеру мы вернёмся. Возьми флягу с водой.
Солнце уже клонилось к закату, когда они на осликах добрались до невысоких на первый взгляд скалистых холмов. Хамид остановился.
— Теперь нам туда, — кивнул на небольшую с виду гору. — Склон хоть и пологий, но ослы не поднимутся. Оставим их здесь.
Он обмотал острый камень поводьями.
Сергей попытался проделать то же самое, но ничего не вышло. Ослик оказался на редкость прытким — совершенно не стоял на месте, брыкался и норовил укусить.
— Он кусается, — одернул руку Сергей.
— Ты его не привязывай.
— Да, как же! Пока я будут лазить с тобой по горам и холмикам, он просто-напросто уйдёт, и я домой — пешком?! Потом ещё платить за эту животинку хозяину. Ну, уж нет! Ой! Смотри, он опять чуть не укусил меня! — Сергей едва успел отдёрнуть руку от норовистого ослика. — Какой злющий осёл!
— Он играет, молодой, резвый, — улыбнулся Хамид, — никуда он не уйдёт, моя ослица — его мать. Идём.
— Ну, если мать, ну тогда, да! Точно не уйдет?
— Точно! Идем!
«Так, на восхождение уйдёт минут десять-двадцать», — прикинул Сергей, но, когда они начали подъём, буквально карабкаясь по скользящему склону, мнение его изменилось.
Такого «подвоха» Сергей не ожидал — скальная порода на вид такая прочная, оказалась хрупкая как стекло, при каждом шаге она звонко трескалась и скользила под ногами. В попытке хоть как-то удержаться на сползающей вниз породе, им пришлось встать на четвереньки, и так чуть ли не ползком подниматься вверх, раня себе руки и колени об острые края камня.