Он тяжело вздохнул и печально произнес:
— Ступай, Неферкемет, я оповещу тебя… потом, о своем решении. Иди!
— Отец, — она подняла на него глаза полные слез, — Я…
— Не говори мне ничего! Против воли богов я бессилен!
— Я… я хотела сказать тебе… — но не успела договорить, отец протянул ей холодную руку для поцелуя, безжалостно давая ей понять, что сегодня он слушать ее более не намерен.
Неферкемет безропотно поцеловала руку отца, львица Сехмет сверкнула лазуритовым глазом, и долго потом еще следила за ней, провожая ее согбенную спину к выходу. Неферкемет оплакивала свою потерянную любовь и утраченное счастье — теперь отец никогда не даст ей отцовского соизволения, а без него… О как же мне быть!?
Она проплакала весь день, а вечером рабыня принесла ей радостную весть: «В заброшенной шахте я жду тебя».
О, боги!
Вспыхнула…, подхватилась…, бросилась собираться…, украшать и умащивать себя маслами и благовониями, и не было уже ничего, что могло бы ее остановить… Она, как солнечный ветер, неслась на встречу с любимым.
Если бы Неферкемет только знала, сколь проворна оказалась ее рабыня, ведь, «радостную весть» получил и Мернептах!
Неферкемет вбежала в шахту, запыхавшись от трудного подъема, прижавшись к холодному камню, тяжело вздохнула, серебристые капельки выступали на ее лбу…
— Любимая, ты, как луна с серебристыми капельками росы! Как же долго! Я ждал тебя! Но что с тобой? Почему ты так тяжело дышишь? Неужели грозный Сет забирает твои силы? — беспокойно спросил мастер, прижимая ее, взмокшую, к своему сердцу.
— Душно! — она нервно дернула тяжелое золотое ожерелье на шее, — Умираю от духоты!
— Странно. А я и не заметил. Мне показалось, что сегодня дует северный ветер, — он растерянно посмотрел на неё, в глаза любимой, что лучились искорками.
«В самом деле, странно, что ты до сих пор, мой дорогой, так ничего и не заметил»!
Она улыбнулась в ответ.
Привстала на цыпочки, обняла за шею, прильнула, к его полным, красивым губам… Прильнула к ним теплым, нежным и таким желанным…
…В трепетном поцелуе, как в танце закружились два любящих сердца…
И танец их был бесконечен!
— Любимая, я хотел бы стать северным ветерком и засыпать у твоих ног, — он еще сильней привлек ее к себе, заглянул в глаза. — Но я могу лишь припасть к ним и целовать их, целовать бесконечно!
Ему в ответ лишь глубокий вздох, она не в силах отвести от него зачарованного взгляда — как он красив, как тонок его стан, как приятен голос! Трепетная улыбка скользит по ее губам. О, как долго она не дарила ему любовь, не упивалась его страстью, целая вечность прошла, но в памяти ничего не задержалось — дни без него, что песчинки в серой пыли, поднятой промчавшимися колесницами.
Неферкемет прижалась к плечу любимого.
— Мне казалось, что змея бесконечного времени — Мехен никогда не закончит свой путь.
— Если ничего не изменить, то нам так и не увидать ее хвоста.
— О, Боги, что же делать? Хотела просить отца…, но он… — замолчала не в силах произнести свой приговор. — Вскоре праздник Хеб-Сет!
Любимый вздрогнул, еще крепче прижал ее к себе и через мгновение прошептал:
— Уходим, любимая, — он прошептал тихо, как крамолу, но так настойчиво, что она поняла — это не просто слова.
Неферкемет застыла, как окаменела, а он, покрывая ее шею страстными поцелуями, твердил:
— Уйдем, любимая, уйдём…
Неферкемет оборвала его.
— Нет, я не могу уйти…
— Но почему? — слишком резко остановил ее на полуслове, и чуть встряхнув, спросил, — Почему?
— Он любит меня! — ответила она твердо, но сердце от чего-то сжалось.
— Любит! — обиженно дернул плечом юноша, — Любит и прочит в жены твоему малолетнему брату! Или своему злейшему врагу — хеттскому царю?! Это ты называешь «Любит»?
— Хаттусили не враг! Теперь не враг! Хетты теперь нам не враги! Хаттусили и отец обменялись дарами и скрепили мир силой Амона.
— Нет, моя любимая, они скрепят мир не дарами, а тобой, твоей жизнью! Тобой торгуют как инжиром на базаре! — и он вновь легонько тряхнул ее, — ты понимаешь это?!
— Пусть так! Мир и согласие между нашими землями утвердятся на долгие годы!
— На долгие ли?
Неферкемет опустила глаза.
— Не знаю…
— Он отправит тебя в Хаттусу, хеттскому царю, а сам будет ждать его дочь — рыжеволосую красавицу. Да, ладно она! Пусть занимает, отведенное ей место в Та-Мари — «земле любви», пусть будет одной из многих, пусть ее голос сольется в общую песню любви. Не всё ли равно, какую песнь она будет петь ему?! Но ты!? Подумай, они же отправят тебя как ослицу, нагруженную дарами…