Она закрыла глаза, оперлась о шероховатую стену и замолчала. Нерадостные мысли унесли ее так далеко, что всё сейчас происходящее казалось лишь ничтожно малой песчинкой в долгой истории Вселенной. Будущее вихрем неслось перед глазами: люди бредут по пустыне, а в клубах пыли, поднятой колесницами, в боевой короне, с перекошенным от гнева лицом Мернептах… и почему-то она стоит у него на пути, а за спиной вскипают воды и с небес всё падает и падает черный пепел…
Как страшно!
Внезапная мысль оборвала виденье. «Почему Боги разгневаны? Чем мы их так прогневили?»
Вдруг, словно всё решив, она произнесла:
— Через семь рождений Ра — семь дней, пройдет намеченный Хеб-Сед, и отец назначит соправителя…
— Ну, это вряд ли, Рамсесу ещё рано делить власть с кем-то из сыновей.
— Пусть так, но на празднике я смогу просить его… — она замолчала, — даже и не представляю, как сказать ему, что жду ребенка и хочу уйти с тобой, с твоим народом. Знаю, он будет в гневе, но он поймёт…, обязательно поймет! Он любит меня!
— Ты не должна, не должна этого говорить! Не смей…, я всего лишь мастер, я хабиру! Уйдём же сейчас! Уйдём!
— Нет! Я не могу! Это предательство, так бежать!
— А если все узнают о ребенке?
— Рано или поздно все узнают, — тяжело вздохнула Неферкемет.
— О, как я боюсь за тебя! Мернептах только и ждёт твоей оплошности, он тот, кто приготовит твою Ладью раньше срока.
— Ну, что ж?! Я виновата и готова отвечать, только не перед ним! И не смерть страшит, а Знания. Тяжелое это бремя — бремя Знаний! Знаю, я не успею их передать, прежде чем уйду на поля счастья.
— Нет, милая, не говори так! — взмолился он, но она не услышала, лишь тихо прошептала:
— Иногда мне кажется, что я уже жду её.
— Кого?
— Смерть. Смерть — всего лишь начало нового пути по бесконечным мирам, и я готова к нему.
— Нет! — крик потонул в черном ходе пещере. (Он боялся, что она своими словами притягивает все самое страшное.)
— Только вот, — и она провела рукой по животу, — только вот ребенок! Он — наследник! Не царства, нет! Он мог бы быть истинным наследником Древних! Ему далось бы многое — Знания Высших Сил! Я бы их передала!
Мастер со стоном обнял ее, и так наполнил ее дыхание нежнейшими поцелуями, что на мгновение она забылась в его объятиях. Теплая волна разлилась по телу, она затихла в его руках и не было сейчас никого в подлунном мире, ни одной живой души, только они в вечном слиянии.
«Правы Боги, — подумала Неферкемет, говоря: «лишь любовь — истинна, всё остальное — суета».
Покрывая любимую поцелуями, с каждым мгновением все нежней и нежней, он шептал:
— Милая… милая, как же мне жить без тебя…, скажи, как!? — шептал, прижимая ее к себе.
Всё его существо наполнилось ею. Нежный сладковатый запах любимой обволакивал его сознание, кружил и поднимал к звёздам, там, где ничто не властно над ними. Их дыхания сливались, и лишь биение сердец напоминало, что они еще живы, что их души еще не свободны, и еще не на пути к звёздам…
Ночь стала темнее…, звёзды стремились к горизонту…
— Умоляю, идём с нами! Моисей говорит…
— Но почему мы не можем остаться на берегу Великого Хапи и быть счастливы здесь? — прошептала она, отвечая на поцелуи поцелуями. — Почему вы слушаете Его?
— Кого?
Она было хотела сказать, но он прикрыл ей рот рукой.
— Тцц-ц-ц милая, не произноси его имя!
Вдруг, вырвавшись из крепких объятий любимого, она строгим голосом спросила.
— Нет! Зачем Он насылает на нас страшные кары?! Хотите избавления от рабства, хотите идти в земли Ханаан — идите! Но не посылайте на головы моего народа страшные беды! И без того великие потрясения вскоре обрушатся на наши земли! — она потупилась. — Вижу, силы Сфинкса на исходе. Никогда Кеми не возродиться, не восстать из пепла. Я вижу умирающего Сфинкса…
— О чём ты? Сила Рамсеса велика и простирается на… — он не договорил так и застыл с поднятой рукой, потому что он увидел, как печален взгляд любимой.
— Нет, ты не понял. Это последние годы тишины! Боги оставят черные земли. Могучий правитель уйдет…
— Твой отец?
— Да! И не найдется достойного наследника, чтобы остановить несущихся лошадей к пропасти!
— А Мернептах?
— Он силён лишь в ненависти. Весь пыл истратит на достижение двойной бело-красной короны, а став фараоном будет уповать на милость богов. Я вижу кровь и пожарища, интриги и длинную череду дворцовых переворотов, и сотни…, сотни лиц на золотом троне отца. Их будет много, очень много, но никогда уже не бывать столь сильному правителю, как он. Не успеет Сопдет взойти и ста раз над Кемет, как его земли будут топтать чужестранцы! (Сопдет — Сириус — восход Сириуса символизировал начало нового года)