— Да, да, я знаю — Неферкемет слишком горда! И для тебя недоступна, как Исида…
— Отец! Прости! Не доглядел, — утирал уже лживые слезы Мернептах, — вчера она была с хабиру, прогнала его! Я следил за ней…, я видел все — он ушел, а она осталась одна и рыдала…
Рамсес недоверчиво покосился на сына, чтобы Неферкемет рыдала — такого не могло быть! «Красота Кемет» не может проливать глупые слезы по пустякам, а уж за рабом, за хабиру, и тем более.
— Ты уверен?
— Да! Да! Неферкемет опозорила себя — не смогла устоять и Баст похитила ее сердце!
— Даже так! — фараон многозначительно улыбнулся, — О, да, Баст — лукавая кошка, богиня любви, немногим дано противится ей! Когда-то… я тоже был ее пленником, и острые коготки терзали меня! Но какой же это сладостный плен!
Фараон замолчал и долго сидел молча, вспоминая свою счастливую любовь, свою прекрасную Нефертари, в глазах его стояли слезы, а по губам пробегала нежнейшая улыбка.
Мернептах не спускал с него тревожного взгляда (он ожидал от отца совсем иных слов!) И теперь он не знал, как вновь заговорить, как вернуть его мысли к жизни?
Фараон сам вернулся из прошлого — украдкой смахнул набежавшие слезы, спросил:
— Ты еще здесь, сын мой, а что ты сказал? Ах, да, да, помню, помню, она влюбилась в этого раба… мастера… как его там? Мастер бирюзы. — Фараон впервые улыбнулся и улыбнулся уж очень снисходительно. (Он любил Неферкемет и всячески ей потворствовал.) — Что ж, это ее прихоть души и тела! А мастер — красив, согласись, даже для хабиру красив. Такое лицо дано богами не зря, — и фараон опять улыбнулся, потому как видел, как от его слов у Мернептаха заходили желваки, а глаза налились кровью.
О, как хорошо Рамсес понимал сейчас состояние сына — не красив, как и все дети Иситнофер, влюблен в Неферкемет. Он несколько раз просил ее быть к нему справедливой и войти в его дом хозяйкой, но получал отказ за отказом. А это значило лишь одно — Мернептаху не видать трона, как гадюке своих ушей.
Рамсес, мысленно одобряя дочь, продолжал:
— Боги любят его! Помнишь, как, Хвала богам, он нашел золотую жилу, какой не видели и древние мастера! Я и тебя посылал. Ты нашел? Нет! А он нашел! И бирюзу на Синае нашел! Я посылал тебя на Синай, несколько раз посылал, да что толку? Такие, как ты, могут только одно — мечом размахивать да камни охранять…
Мернептах упал на колени, взмолился:
— Отец! Больно мне слышать Ваши упреки! Я делаю всё, что в моих силах!
Рамсес махнул рукой.
— Знаю! — добродушно хихикнув, фараон добавил, — И знаю, как ждёшь моей смерти. Я это знаю!
Мернептах скорчил притворную гримасу.
— Отец, да будет твой путь светел…
— И знаю, что любишь ее…, любишь и боишься.
— Я…?
— Да, ты! Боишься, как кот воды! Но зачем чернишь мою девочку. Зачем?!
— Нет, отец, нет! — Мернептах опустил глаза, притушил в себе злость.
Мернептах, осознает, что проигрывает, а если так, то не видать ему теперь ни трона, ни Неферкемет, а потому — пусть лучше она умрет, как подлая изменница… (желваки заходили ещё больше и в голове созрел план мести за все обиды и унижения, что доставила ему наследная принцесса). — «Неферкемет должна умереть! И она умрет! Умрет страшной смертью! И я не успокоюсь, пока не увижу ее Дом Вечности!» — хохотнуло его сердце гиены, а в голове закопошились мысли, как змеи в корзине, зашевелились, зашипели, выпрастывая свои ядовитые языки. И были они такие же омерзительные, как и пустынные гадюки.
— …И ты позволил ей уйти? — продолжал фараон, снисходительно улыбаясь, будто дивясь проказам любимого дитя, — Ты позволил уйти моей девочке! Почему? Ты хочешь потерять моё доверие?
Мернептах встрепенулся. План мести созрел — он уже знал, как очернить эту «мою девочку» так, чтобы отец никогда не простил ее. И он, печально склонив голову, начал:
— У одной из служанок умер муж и женщины, как, всегда обвязав голову юбками, обходили вокруг городских стен…, — он притворно с сожалением развел руками, — После этого Неферкемет уже никто не видел.
— Да, будет фараон цел и здоров, — выступил вперед долго молчавший чати и, припав к ногам фараона, заявил: — Я видел, как женщины выходили за городские стены…
Фараон гневно сверкнул глазам на чати: «Все видели, но никто не остановил его дочь — наследницу!»
— И ты не остановил?! — взревел Рамсес.
— Женщины в трауре все измазаны сажей и глиной, рвут на себе волосы, бьются в стенаниях! Никому и в голову не пришло… — начал было чати, но вовремя осекся, увидев, как изменился взгляд фараона.