— Смотри, уже пять часов в шахте, а такое чувство, что прошло всего несколько минут! — периодически вырывалось у Пауля удивлённые возгласы, — смотри только что было два и почти сразу четыре, может нам уже стоит идти обратно? Мустафа, что ты хочешь найти здесь?
Араб не обращал на его всхлипы никакого внимания и полз…, полз дальше.
Вдруг, после очередных причитаний, Мустафа повернулся и сказал: (Пауль в этот момент даже испугался, так араб изменился в лице).
— Ты ищешь следы Атлантов, но ни разу не сопоставил то, что имеешь и то, что видишь!
— О чем ты?
— Твои монетки! И знаки на них!
— И что?
— А то! Свидетельства Атлантов ты можешь найти только здесь! В этом лабиринте!
Сказал и снова пополз, совершенно не обращая внимания на протесты немца, требующего объяснений.
Какое-то время они еще ползли молча. Но когда каменный рукав лабиринта увеличился, и они смогли встать во весь рост, молчавший до тех пор Мустафа, повернулся к Паулю. (Его лицо стало другим, — отметил про себя Пауль, — что-то в нем изменилось.)
— Мы по подземному лабиринту поднялись к Храму. «Умножение Радости Исполненного Желания»…
— О каком храме ты говоришь? Я не знаю такого… — попытался было оспаривать Пауль, но Мустафа не дал ему договорить.
— И никто не знает, но ты хотел доказать, что твой дед прав, не так ли?
— Да…, но…
— Никаких «но»! Мы сейчас поднимемся в святилище, и ты увидишь Его!
— Кого?
— Жука!
— Жука? Я тащился сюда, ползал здесь, как червь, меня пытались сожрать тысячи скорпионов, я измок и весь в грязи только для того, чтобы увидеть какого-то «Жука»? — у Шлимана от возмущения перехватило дыхание. Он не мог понять шутит ли с ним Мустафа или говорит всерьез? И отчего так болит голова или это от духоты и влажности лабиринта?
— Да, Жука! Медного Священного Скарабея!
— Ты в своем уме?! Еще скажи, что нужно обойти вокруг него сто раз и мои желания исполнятся…
Тащиться в такую даль по невыносимой жаре, ободрать себе все руки, только для того, чтобы увидеть медного скарабея — это было уж слишком! Возмущению не было предела, он чуть не накинулся на Мустафу с кулаками, но тот опередил его, предупреждающе выставил вперёд руку…
— На нем такие же иероглифы, как на твоих монетках!
Пауль замер с раскрытым ртом. Сердце его почти остановилось.
А Мустафа твердо и горделиво сказал.
— На Священном Жуке, исполняющем желания, такие же знаки, как и на твоих монетках!
— Не может быть! — ноги подкосились, и Пауль чуть не рухнул наземь. Невероятность и в тоже время простота, с какой это было сказано, выбили у него почву из-под ног. — Может, ты путаешь? И там всего лишь иероглифы? Просто иероглифы!
— Нет! Это священные знаки! Сам увидишь. Но помни, ты дал клятву! Никто не должен знать! Ты дал слово! Иначе… — глаза Мустафы угрожающе сверкнули.
— … Что «иначе»? — Пауль еле ворочал языком. Все тело словно было парализовано, мозг отказывался верить и дрожью пробегал неприятный холодок предчувствия неминуемого и страшного, — что ты сказал, что «иначе»?
— Иначе проклятие! «Быстрокрылая смерть догонит каждого, кто нарушит волю отца»!
— Какого?.. — прошептал Пауль, — Какого отца?
— Усер-Маат-Ра!
— Усер-Маат-Ра! Царь царей! Великий Рамсес! — шептал Пауль, — Великая страна!
Пауль загорелый, с сумрачным лицом, стоял на верхней палубе в белом арабском балахоне. Его светлые, выгоревшие на солнце волосы, развивались под рывками морского ветра. Он пристально вглядывался в тающий в сероватой дымке город. Дымка становилась все отчетливей, а очертания города словно в ней тонули… Вскоре видны были лишь иглы минаретов, покрытые густой пеленой, — они возвышались над ртутной гладью воды, — да изредка еще доносились обрывочные звуки призыва муэдзинов на вечернюю молитву.
— Прощай, Великая страна! — задумчиво прошептал Пауль, доставая из кармана серебристые монетки.
В заходящем солнце металл отливал восхитительным зовущим светом…
Он смотрел на монетки совершенно отчужденным взглядом, взглядом человека, которому не к чему больше стремиться — он достиг мечты… — он знает Истину…
Пауль высоко подбросил монетки.
— Прощай, Атлантида!
Монетки, сверкнув серебряными гранями, устремились вниз, унося его Мечту в пучину бирюзовых волн.
— Прощай!
Пауль крепко сжимал леера, так, как будто мог этим остановить корабль и уплывающий за горизонт город, а главное, остановить ход времени!
Но есть ли ход времени? Есть ли прошлое или будущее? Может всё — есть вечное настоящее?!