- Тошно мне, Роза. Как ни утро – так блюю, прямо из туалета не выложу. А он как дохнёт мне в лицо табачищем, там прямо хоть волком вой.
- Ничего, терпи. Такая бабья доля. Немного осталось-то. Родишь – полегчает. А с ребёночком мы управимся. Вон сколько баб-то в доме.
- А он потом другую найдёт, – плаксиво выговорила Софья.
- Да уж, известно. Найдёт. Да тебе что за печаль? Тебе судьбу ребёнка устроить надобно. Ты мать.
... От долго сиденья в шкафу затекли ноги, и мы Настасьей шевелили конечностями, разгоняя кровь.
- Идёмте, идёмте, – Катерина трясла красивыми цыганскими кудрями, нетерпеливо дёргая нас за руки. – Уехал изверг-то, пошлите ко мне во флигель!
Мы поднялись по узкой и крутой лестнице и оказались в круглой комнатке с высокими и узкими окнами, завешенными розовыми в мелкий цветочек, занавесками.
- Что Настька? Передала Машка обещанное зелье?
- Нет, – девочка с косичками виновато потупилась. – Её мамка про то узнала. В хате заперла, да ещё и высекла.
Катерина злобно нахмурила смоляные брови, и лицо её разом утратило красоту, стало неприглядным и даже гадким.
- Клушки деревенские! И чего я с вами связалась?! Недотёпы...
Катерина взволнованно ходила по комнате, кусая губы и ломая пальцы.
- Колька, дурак, только и хватило его, что на Тамарке, вопреки папочкиной воле жениться. И что? Боялся жену домой привести. Так и жили порознь. Молодожёны... двух недель не выдержал, побежал разводиться, чтобы папочке угодить! Зелья нет. Скоро родит Софка, они вместе с Розкой нас отсюда выживут. А то и отравят. Слышь, Настька? Отравят! Лучше добром дай зелье, я их первая потравлю!
Катерина неожиданно схватила девочку за горло и принялась душить. Вид её был совершенно безумный.
- Эй! – мне едва удалось расцепить пальцы Катерины. – Перестань, он не виновата!
- Не виновата?! А кто виноват? Я?! Убирайся! – Катерина топнула ногой и Настя, красная, с лицом, залитым слезами, стремглав кинулась за порог.
Катерина неожиданно успокоилась и принялась пританцовывать, мелкими шажками семеня по флигелю.
Я решила воспользоваться спокойным состоянием своей новой подруги и осторожно задала вопрос:
- У тебя сложные отношения с отцом?
- С чего бы это? – Катины брови капризно взметнулись вверх. – Никаких сложностей. Папочка всегда рад помочь. Рассказать, если что-то непонятно. Например, как на свет появляются дети? Твой папа тебе рассказывал?
Я неопределённо пожала плечами. Я не помнила своего отца.
- Нет? Какая жалость. Тебе, наверное, очень одиноко. Но мой папа не такой! Он никогда не бросает своих жён и детей. Особенно дочек...
Катерина снова закружила по комнате, напевая, только шаги её стали стремительнее, а мелодия заунывной, как вой.
Мне стало не по себе от её танца, и я отвернулась к окну. Похоже, эта Катя слегка сумасшедшая.
Дыхание Катерины раздалось прямо возле моей шеи.
- Рассказать, как он вызывал меня в кабинет? Мне было восемь лет. Он мне показывал фотографии. Очень откровенные. А потом просил раздеться. Я раздевалась. Ведь он же папа, правда? Папу надо слушаться.
От её дыхания моя шея стала влажной и я отодвинулась.
- Что, противно?
Я повернулась и оказалась с Катериной лицом к лицу.
- Ты рассказывала? Маме?
Катерина захохотала, показывая безупречные зубы.
- Да! Я рассказала!!! Мамочка была в восторге и просила не огорчать папу! Не огорчать, понятно?! Потому что иначе мы можем оказаться на улице. Знаешь, тут у нас жила одна... Аннушка, кухарка. Так вот ей не понравилось, что мой папочка пригласил в свой кабинет её дочку. Представляешь, какая нахалка? Да кухаркина дочка гордиться должна, что мой папочка...
Неожиданно голос Катерины прервался, речь её стала бессвязной, глаза безумно закатились.
- Кухарка! Дрянь! Он выкинул её вон! Ха-ха-ха!!! Не смей перечить папочке! – руки Катерины судорожно затряслись.
Я увидела на столе графин с водой и налила немного воды в стакан.
- Катя, успокойся, выпей!
Катерина не могла взять стакан руками, ладони её тряслись.
- Их через неделю нашли: кухарку и дочку. С перерезанным горлом. Ей всего десять лет было. Аннушкиной дочке...
Зубы её стучали о стакан, я почти силой вылила воду ей в рот.
Дыхание Катерины выровнялось. Движение рук успокоилось. Дикие глаза, сощурились, скрывая безумный огонь.
- Я ненавижу его. И он об этом знает. Так что кому-то из нас недолго осталось жить. И вот что я тебе скажу – сдохнуть должен он!
Я осторожно поставила стакан на стол. Похоже, жизни генеральской дочки не позавидуешь.
- Можно я у тебя останусь?
- Что?
- Можно я у тебя останусь ночевать? Мне негде.
Длинные, загнутые ресницы Катерины изумлённо дрогнули.
- Ты хочешь остаться у меня?!
- Да. Нельзя?
- Да ты что?! Конечно, можно! У меня сроду ни одной подруги не было! Правда, останешься?!
- Правда.
На некоторое время Катерина стала совершенно нормальной. Она счастливо щебетала, разыскивая мне постель и ночную рубашку. Показывала мне книги, пластинки, ставила какие-то старые песни, объясняя, что это самые модные мелодии.
Потом Катерину позвали на ужин, и она убежала, бросив мне напоследок.
- Я тебя не могу с собой взять. Отец разозлиться. Он не любит чужих. Но еды я тебе принесу.
Я кивнула.
- Можно мне походить по дому?
- Да, только не спускайся на второй этаж. Это половина отца.
Топот Катиных быстрых ног затих далеко внизу, и я вышла из комнаты. Я покинула флигель по узкой, крутой лестнице и через короткую крытую галерею зашла на третий этаж. На этаже было четыре комнаты, все они выходили в широкую прямоугольную залу, с потёртыми, старыми креслами, расставленными вдоль стены. Больше мебели в комнате не было.
Двери в комнаты были закрыты. И лишь одна из них была чуть распахнута и попускала узкий лучик света. Нерешительно потоптавшись на месте, я постучала.
- Войдите! – голос был так резок и неприятен, что я тут же пожалела о своём желании пообщаться с обитателями дома. Отступать было поздно, и я несмело потянула створку на себя.
- Здравствуйте.
Прямо напротив двери в таком же кресле, что стояли в зале, сидела девушка, или вернее молодая женщина. Тучная, с одутловатым серым лицом, жидкими волосами и огромными, выпученными глазами.
- Откуда ты здесь?! – вопрос её не показался мне странным. В этом доме жаловали только гостей Якова Петровича, а я таковым не являлась.
- Я к Катерине. Она пошла ужинать, а мне позволила походить по дому. Если я вас беспокою, то я уйду.
- Да нет, я хотела узнать, как ты сюда попала?! Тебя здесь быть не должно!
- Извините, – я снова пожалела, что забрела в комнату к толстухе. – Я пойду.
- Нет, стой! – толстуха забарабанила ладонью по столу. – Мама, мама!
Из соседней комнаты выскочила совершенно седая, сухопарая женщина и обеспокоенно захлопотала над дочерью.
- Что, милая, что?!
- Кресло!
Женщина выкатила из-за угла допотопную коляску для инвалидов с широкими колёсами и принялась усаживать туда свою крикливую дочь. Я хотела помочь, но меня отстранили.
- Мы уж сами, – сухопарая женщина сурово взглянула на меня из-под очков. – А вы кто будете? Подруга Катерины? Однако... отчего же вы не с гостями?
Мать и дочь переглянулись и неожиданно рассмеялись. Смех их был безрадостным, но содержал известную долю злорадства и, похоже, что по отношению ко мне.
- Что не так? – я насупилась
- Не обижайтесь, деточка, – седовласая женщина вытерла выступившие слёзы. – На самом деле Яков Петрович любит гостей, особенно подруг Катеньки, но вас она не решилась предложить своему папе, видно решила, что ты слишком э-э-э...
- Страшная, – с удовольствием заключила толстуха, и они с мамой снова весело рассмеялись.