- И что же?
- Ничего. Их уничтожили Северяне. Ты не помнишь?
Нет. Я не помню.
Я попыталась встать, и боль тотчас заколотила в голове маленькими тревожными молоточками.
- Куда ты?! – всполошилась Валентина. – Тебе лежать надо!
- Подышу свежим воздухом, – пробормотала я. – Не надо меня провожать.
Валентина всё же довела меня до двери, заботливо поддерживая за плечи, и лишь после неоднократного заверения в моей способности идти самостоятельно, оставила меня в покое.
Воздух в лесу был упоительный. Всюду, куда хватало глаз стояли огромные, покрытые древним мхом сосны. На земле лежал слой подтаявшего снега, и следы недавней борьбы отчётливо виднелись на его рыхлой поверхности.
Меж стволов безобразно чернели два могильных холма, и я поковыляла к ним, бережно придерживая больную руку и стараясь не шевелить головой.
На поваленном стволе у могил сидел Мелка. Увидев меня, он кивнул, но против обыкновения не улыбнулся и не отпустил одну из своих мерзких шуточек.
- Встала? Я тётку Марью позову. Она велела кликнуть тебя, когда очнёшься.
- Хорошо.
Я заняла Мелкино место и дождалась, когда его силуэт исчезнет за стволами деревьев. Придав телу скорбную позу, а лицу задумчивый вид я, осторожно, огляделась кругом. Никого. Серо-рыжая белка пробежала по гладкому, лишённому сучьев стволу, недоверчиво покосилась на меня чёрными глазами и скрылась в кроне сосны. Дятел, принялся стучать над моей головой, разыскивая еду, да видно передумал и тоже исчез меж деревьев. Ничто более не нарушало моего одиночества.
Больше не таясь, я запустила левую руку в карман и вынула два письма. Одно на красивой розовой бумаге, а другое – старый, множество раз перечёркнутый черновик. Помятый листок, вырванный из обычной ученической тетради.
Оба письма были написаны одной рукой.
“...почерк Николая, несомненно”. Слова Валентины не давали мне покоя. Несомненно?! Для кого – несомненно?! Валентина, глазом не моргнув, выдала своё письмо за происки подлого Литтуса Флэта. Она была так искренна, когда рассказывала о наглых приставаниях Людвига. Дорогого Людвига.
“Дорогой Людвиг! Настала пора действовать...”
Я снова и снова перечитывала эти строчки. Мне припомнилась наша единственная встреча с Людвигом. Серый ноябрьский день. Кольцо... да, верно, он дал мне кольцо и указал направление. И я пошла. И там был ломбард, точно!
Я даже подпрыгнула от волнения, и боль тут же дала о себе знать, суетливо стукнув молоточками внутри головы: тук-тук, я здесь! Я снова села, подпирая под себя ноги. Так, ломбард действительно был. Но я туда не пошла. Почему?
Тот день мне помнился со всей отчётливостью. Я не пошла туда, потому что поранила руку. Я поранилась о свой старый зонт. Или, если Мелка не врёт, я поранилась о... Мелку? Я поморщилась: чушь какая-то. Конечно, Мелка врёт.
Итак, я поранилась и не вошла в ломбард. А в ломбарде, судя по письму, меня ждал Переход. Переход, подготовленный Людвигом и Валентиной. Куда он вёл?
“К дорогому Людвигу, куда же ещё”, – мрачно подсказал внутренний голос: “ты бы вернулась в Высший мир, лишённая сил и знаний – Женя из Грязновки вместо блистательной Принцессы Севера”. Так вот каков был план!!!
Чем больше я думала обо всём этом, тем большая злость поднималась во мне. У всех был план. У всех, кто меня окружал, был план, который касался меня, моего будущего и я, как бездомная собачонка приставала то к тем, то к этим, следуя чьему-то придуманному плану. Надоело.
Даже у меня самой, той, чьей жизни я не помнила и не знала, был план и чёткие указания для меня нынешней, что я должно делать.
Я нащупала мешочек с “прахом” Ивоны, по-прежнему висевший у меня на шее. Никак не могла с ним расстаться. Не покидало ощущение, что это часть меня, да впрочем, вне всякого сомнения, это так и было.
“- Зачем камень вынимали из гнезда?
- Чтобы изменить путь. У тебя есть враги, нельзя чтобы они знали каждый твой шаг”.
Я покрутила пальцами кольцо. Камни: чёрный и пурпурно-красный переливались, бросая блики на поверхность окружающих предметом. Приметное колечко. Я предпочитала камни прятать внутрь ладони. Тогда кольцо становилось обычной желтоватой полоской металла, многочисленные царапины на которой выдавали не слишком бережное хранение. Кольцо я не снимала с того самого дня, когда потерянное и вновь обретённое одела его на указательный палец правой руки. Там, в маленькой норе в дождливый, ноябрьский вечер. И тогда я попала в мир лесных Лохмов. И встретила Ре Тука. И... пошло-поехало! Так значит, я следую тем путём, которым ведёт меня кольцо?
“А кольцо тебе дал Людвиг”, – подсказал неугомонный внутренний голос.
- А Ивона предусмотрительно изменила путь, до поры до времени припрятав чёрный камень, – вслух возразила я и лес возмущённо зашелестел тысячью крепких, закалённых морозами сосновых иголок.
“Ш-ш-ш-ш-шу-т-т-т-т-ит, ш-ш-ш-ш-шу-т-т-т-тит. П-п-п-у-т-т-т-ть п-п-проло-ж-ж-жен. П-п-пу-т-ть п-п-п-пролож-жен”.
Кем проложен мой Путь? Людвигом? Валентиной? Ивоной?
Кольцо неслышно упало на талый снег.
- Женька!
Меж сосен показалась фигура тётки Марьи, согнувшейся под неизменным рюкзаком.
Я наступила ногой на кольцо, и оно исчезло в снегу, придавленное моим весом.
- Я тут!
- Да уж вижу...
Тётка Марья поправила шапку, съехавшую на лоб и, не смущаясь, высморкалась.
- Чего поднялась-то? Оклемалась? Дай-ка руку гляну...
Она цепко пробежала пальцами по моей руке, задирая рукав до самого локтя, и удовлетворённо кивнула.
- Пустяки. На-ка вот – на ночь приложишь.
Тётка Марья пошарила руками в необъятном рюкзаке и вынула пакетик, перевязанный чёрной суровой ниткой.
- Это чего?
- Так... тряпица. Ты ею плечо обмотай – к утру и пройдёт. Обязательно вечером. Эта вещь только при лунном свете действует.
- А ты? Ты что – уходишь?
Тётка Марья снова высморкалась и беспокойно оглянулась на избу.
- Не нравятся нам, Женька твои гости. Ты уж извиняй.
- Подождите, – я ничего не могла понять. – Так вы все уходите? И бабка Вера? А я как же? А постземы? Бездна? Ведь они снова нападут!
- Непременно нападут, – согласилась тётка Марья. – Так мы прямо к Бездне и пойдём. Чего ждать-то? Только ты вот что, Женька... – тётка Марья снова оглянулась на избу и зашептала мне в самое ухо, больно сдавливая ладонью раненое плечо.
- Ты про то молчок! Я твоим-то сказала, что мы в деревню возвращаемся. И мальчонка ихний с нами идёт. А эта здесь со своим хахалем останется. Вроде как за тобой присмотреть.
- Кто, Валентина? – не поняла я. – С каким хахалем?
- Да ты чего, Женька?! – тётка Марья рассердилась. – Глаза разуй. Мирослав этот глаз со своей крали не сводит, только что слюни не пускает. Мальчонка им без надобности, вот и отсылают его. Так мы его в деревню отведём под Настасьин присмотр. Только и ты, Женька, уходи.
-Чтобы Валентину с Мел... Мирославом не мешать? – мрачно осведомилась я.
- Да бог с ними, – тётка Марья подхватила рюкзак и зашагала по узкой тропинке, петляющей меж сосен. – Пошли, Женька!
Я послушно поднялась и пошла вслед за тёткой Марьей. В ту же минуту, как мы ступили на тропу, дверь лесной избушки хлопнула, и серебристый голос Валентины огласил безмолвный лес.
- Женя, ау! Где ты?
Я хотела отозваться, но тётка Марья проворно прыгнула назад и зажала мне рот, сухой, горячей ладонью.
- Ах, ты, господи! Не успели... Молчи, Женька! Беги за мной, авось не догонят!
Ничего не понимая, я заторопилась за тёткой Марьей вглубь леса. Сзади по-прежнему продолжали кричать. К мелодичному голоску Валентины прибавился звонкий крик Омара и хриплый тенорок Мелки.
Что-то им вторила бабка Вера, но я уже не слушала, ныряя за проворной тёткой Марьей, под разлапистые ветви сосен. Тропа уходила вниз и вскоре среди стволов, замелькала водная синь. Омар был прав – недалеко от избушки находилось непокрытое льдом озеро.