Совершенствование орудий и средств производства на протяжении истории — хороший объективный критерий для характеристики возросшей власти общества над природой. Но он совершенно неуместен для сопоставления относительной роли человека и техники в каждую данную эпоху. Ведь и сам человек в процессе общественного развития не остается неизменным: на протяжении истории происходит не только количественный рост населения, но и качественный рост составляющих его людей, — производителей материальных и духовных ценностей. Нельзя формально сравнивать конный плуг и трактор, ремесленный инструмент и автоматический станок, парусный корабль и реактивный самолет, а затем делать необоснованный вывод об умалении человека. Почему, собственно говоря, человек должен сознавать себя более зависимым от современной техники? Только потому, что она эффективнее, производительнее, обладает большей скоростью?
В фантастическом романе американского писателя Курта Воннегута «Утопия 14» изображено общество, где в практической деятельности участвует всего лишь несколько процентов взрослого населения — преподаватели, полицейские и государственные чиновники, а также возглавляющие их технократы, а девять десятых жителей оказываются просто «лишними людьми», занятыми бессмысленным времяпрепровождением. Герои романа устраивают заговор против машин. Какие же доводы они находят в защиту человека? Увы, это лишь апелляция к его «божественному происхождению» и… беззащитности: «Несовершенство имеет право на существование, ибо человек несовершенен… Слабость имеет право на существование, ибо человек слаб… Неспособность имеет право на существование, ибо человек неумен и неловок…»
Подобную аргументацию «в защиту человека» можно ныне встретить на Западе не только в фантастических романах, но и в серьезных социологических сочинениях.
Перспективы научно-технической революции воистину выглядели бы в мрачном свете, если бы место и роль человека в обществе зависели лишь от псевдогуманистических доводов, от абстрактных призывов к состраданию и справедливости.
К счастью, в реальной жизни дело обстоит иначе. Подлинное содержание и объективные тенденции научно-технической революции опровергают представления технократов о судьбах человечества.
Соотношение человека и техники — это прежде всего взаимодействие живого и овеществленного труда в процессе общественного производства на каждом данном этапе его развития. И если мы выразим стоимость технических средств, которые использует человек, в количестве живого труда, затраченного на их изготовление, то и без математических расчетов легко обнаружим, что сельскохозяйственный инвентарь, который передавался в наследство от деда к внуку, или же парусный корабль стоили в средние века в общем дороже, чем современные орудия производства и средства транспорта стоят для нас. Иначе говоря, современный человек в высокоразвитом обществе и экономически и психологически находится в меньшей зависимости от ста лошадиных сил, спрятанных под капотом его автомашины, от электрической или газовой плиты, от автоматического станка и реактивного самолета, чем его предки от пароконной упряжки, от печи, от их жалкого, с нашей точки зрения, производственного инвентаря. Современному человеку все это и легче приобрести, и дешевле содержать, если мы выразим их стоимость в таком объективном критерии, пригодном для сравнения разных эпох, как количество рабочих часов или недель.
Бороздящие океанские просторы гигантские танкеры, водоизмещением до 500 тысяч тонн, то есть в сотни раз превосходящие каравеллы эпохи Великих географических открытий, не должны заслонять от нас современного человека, способного, подобно Фрэнсису Чичестеру, в одиночку на крошечной яхте «Джипси мот-IV» меньше чем за год совершить кругосветное путешествие. А ведь Магеллану в свое время понадобилось для этого 3 года, 5 кораблей и 265 человек экипажа. Человек XX века отнюдь не карлик в сравнении с созданной им техникой, а великан, поскольку он владеет знаниями и опытом, приобретенными человечеством, стоит как бы на плечах гигантов науки прошлого и своих современников.
Иногда, чтобы подчеркнуть колоссальную роль техники в наши дни, ссылаются в подтверждение на огромную стоимость некоторых машин и агрегатов. Однако в этом случае речь идет об уникальных примерах. Создание нового типа компьютеров, сверхзвукового самолета, вроде «Конкорд», не говоря уже о программе космических исследований, предполагает расходы многих миллиардов долларов на протяжении ряда лет, иногда десятилетий. Эти цифры поражают своей величиной, но если мы распределим их на десять лет и сопоставим с размерами национального дохода, то обнаружим, что они составляют к нему лишь долю процента по 5—10 долларов в год на душу населения. Экспедиция Васко да Гамы, открытие Америки Колумбом, кругосветное плавание Магеллана в относительных цифрах представляли для Португалии и Испании в XV и XVI веках гораздо большее финансовое бремя.
Научно-техническая революция ведет к колоссальному росту производительности труда не столько благодаря современным машинам, сколько благодаря современным трудящимся, рабочему классу. Попробуем проиллюстрировать это одним гипотетическим примером.
В самом деле, что произошло бы, если бы в один прекрасный день все машины, все орудия производства, включая самое современное оборудование, были бы вывезены, скажем, из Англии в Нигерию, а нигерийская техника производства — в Англию? Если бы главной производительной силой общества были машины, а не люди, то нам следовало бы ожидать, что спустя двадцать лет Нигерия оказалась бы несравненно более развитой в экономическом отношении страной, чем Англия, низведенная из-за этой операции до уровня одной из наиболее отсталых в мире. Однако результат, по всей вероятности, оказался бы совершенно иным. Спустя десятилетие или два после этого мысленного эксперимента мы обнаружили бы, что машины, перемещенные в Нигерию, в своем подавляющем большинстве превратились бы просто в лом, ибо на них просто некому было работать, так как Нигерия не располагает соответствующими квалифицированными кадрами и за десятилетие их нельзя подготовить в соответствующем количестве. Англичане же ценой больших лишений и жертв, по всей вероятности, сумели бы создать необходимые им машины, может быть, даже более совершенные, чем у них были прежде. Парадокс объяснялся бы просто: в конечном счете не машины порождают технически квалифицированных людей, а, наоборот, люди создают машины, соответствующие их уровню технических и научных знаний. И чтобы убедиться в этом, не обязательно прибегать к изложенному выше гипотетическому эксперименту.
Каждый раз, когда правители какой-либо страны заблуждались на этот счет, они, как свидетельствует история, жестоко платились за это и заставляли расплачиваться свои народы. В XVI веке, например, Филипп II изгнал из Испании около полумиллиона морисков, которые были лучшими земледельцами, ремесленниками и торговцами в стране. И хотя они были вынуждены оставить практически все свои орудия и средства производства, стране был нанесен непоправимый экономический ущерб. Век спустя, после отмены Нантского эдикта, из Франции были изгнаны протестанты-гугеноты. В результате целые отрасли хозяйства пришли в упадок. И наоборот, соседние страны, в особенности Голландия и Пруссия, предоставив гугенотам убежище, извлекли из этого огромные экономические выгоды. Количество подобных примеров можно без труда умножить.
Человек и в ходе научно-технической революции остается главной производительной силой общества отнюдь не только по гуманистическим соображениям, но и по экономическим расчетам. Техника, машины, как бы они ни были совершенны, являются не чем иным, как овеществленной суммой человеческих знания, опыта, навыков. «Машина, которая не служит в процессе труда, бесполезна, — отмечал Маркс. — Кроме того, она подвергается разрушительному действию естественного обмена веществ. Железо ржавеет, дерево гниет. Пряжа, которая не будет использована для тканья или вязанья, представляет собой испорченный хлопок. Живой труд должен охватить эти вещи, воскресить их из мертвых, превратить их из только возможных в действительные и действующие потребительные стоимости».[139]