В конце концов футурологи в своем подавляющем большинстве озабочены не столько тем, что может в действительности произойти в следующем столетии, сколько тем, как повлияют их прогнозы на сознание и поведение людей в настоящем. Вот почему независимо от того, насколько искренне они сами убеждены в достоверности своих прогнозов, социальное назначение последних объективно состоит в том, чтобы внушить людям определенные представления о будущем, ожидающем их, и заставить их действовать сообразно этим представлениям. И чем сенсационней прогнозы, приобретающие характер пророчеств и заклинаний, тем более обоснованно подозрение, что их авторы намеренно стремятся не столько просветить, сколько поразить умы людей.
В основе буржуазных футурологических концепций лежит волюнтаристический принцип так называемого «самооправдывающегося пророчества» — иначе говоря, теоретически несостоятельное предположение, будто тот или иной прогноз, убеждая людей в мнимой неизбежности определенного исхода событий в будущем, становится уже в силу этого главной причиной своего собственного воплощения в действительность. И наоборот, так называемый «самоубийственный прогноз» призван побудить людей поступать так, чтобы избежать предсказанного будущего, предотвратить его наступление. Как писал американский социолог Э. А. Росс, пророки «пророчествуют потому, что, заставляя других предвосхищать предсказанное ими будущее, они тем самым способствуют осуществлению своих намерений в настоящем».[172] Громоздкий методологический арсенал, которым сопровождаются футурологические прогнозы, представляет собой скорее тщательно разработанную технику внушения соответствующего образа мыслей и поведения в настоящем, чем научно обоснованную методику социального предвидения.
Подобно волшебнику Изумрудного города в стране Оз, предписавшему всем своим подданным носить зеленые очки, буржуазные идеологи стараются исподволь заставить общественное мнение воспринимать социальные проблемы современности сквозь свои футурологические концепции. Нечего и говорить, что их как «розовые», так и «мутные» очки донельзя искажают и нынешний и грядущий день. В сущности, расхождение между оптимистами и пессимистами в футурологии не столь уж велико, как может показаться на первый взгляд. В конечном счете и те и другие выполняют один и тот же социальный заказ — примирить широкие слои населения с настоящим. Футурологи-оптимисты пытаются достичь этой цели, суля им в не столь уж отдаленном будущем вознаграждение за текущие невзгоды и долготерпение, тогда как футурологи-пессимисты уверяют их в том, что настоящее положение дел при всех его очевидных недостатках заслуживает предпочтения в сравнении с любым возможным будущим.
Избрав в начале 60-х годов социальное прогнозирование в качестве арены идеологической борьбы, государственно-монополистический капитал явно рассчитывал перейти в идейно-политическое контрнаступление не только против теории научного коммунизма, но и против самых различных либерально-реформистских и социально-критических настроений в общественном мнении. Однако это широковещательное идеологическое наступление уже к концу десятилетия вылилось в самооборону от повсеместно растущего общественного возмущения коренными пороками антагонистической системы. Бурное развитие научно-технической революции сопровождалось в развитых капиталистических странах, как и предсказывали марксисты, не смягчением, а, напротив, резким обострением и углублением экономических противоречий, социальных конфликтов и идейно-политической борьбы, в том числе и поляризацией взглядов на будущее.
До конца нашего столетия осталось немногим более четверти века. Почти три четверти всех людей, ныне живущих на земном шаре, доживут до 2000 года, но они составят к тому времени немногим более трети его населения, которое достигнет 6,5–7 миллиардов жителей. И, по всей вероятности, мир, в котором они окажутся, будет отличаться от современного во многих отношениях даже больше, чем наш мир, в свою очередь, отличается от того, каким он был в начале века.
Человечество стоит буквально на пороге нового, третьего тысячелетия. Ведь в масштабе тысячелетия каждые десять лет составляют всего лишь один процент его продолжительности, все равно что три дня в году. Демографы называют поколением средний отрезок времени между рождением родителей и их детей, который составляет примерно тридцать лет. В тысячелетии умещается свыше тридцати поколений, и до его конца осталось всего лишь одно. Со времени открытия Америки Колумбом сменилось шестнадцать поколений; со времен Наполеона — шесть; от Великой Октябрьской революции нас отделяют два поколения. Даже от конца второй мировой войны прошло больше времени, чем осталось до конца века. За редким исключением, все политические и общественные деятели, которым, образно говоря, предстоит «вершить делами человечества» в 2000 году, все выдающиеся ученые, великие писатели и художники, знаменитые артисты конца нашего века уже родились и живут среди нас. И только большинству призеров XXVII Олимпийских игр еще предстоит родиться.
XX век, несомненно, является самым революционным столетием во всей предшествующей истории человечества. В результате бурного ускорения темпов истории в мире с 1900 года произошло больше социальных преобразований, политических событий и радикальных перемен во всех сферах жизни общества, чем за многие столетия до тех пор. Достаточно сказать, что за это время более чем удвоилось население Земли; свыше половины человечества ныне живет в государствах, которые не существовали в начале века. С 1900 года в мире добыто больше угля и нефти, выплавлено больше стали, произведено больше энергии, чем за всю предшествовавшую историю. Подавляющая часть изделий, которые выпускает современная промышленность, вообще не существовала до 1900 года. А девять десятых всех ученых, когда либо живших на Земле, являются нашими современниками. Общественный и научно-технический прогресс в нашу эпоху приобрел стремительные темпы. И мы вправе ожидать, что за оставшиеся до конца века десятилетия в мире произойдет еще больше событий и перемен, чем за истекшие семьдесят лет: вновь почти удвоится население Земли, в четыре-пять раз возрастет мировой валовой продукт, будет приобретено больше научных знаний и внедрено больше технических нововведений, чем с начала века до сих пор. Даже легендарный патриарх Мафусаил, проживший, согласно Библии, 969 лет, не видел на протяжении своей жизни стольких перемен, сколько предстоит увидеть современному поколению до 2000 года.
К концу нашего столетия социалистическая система станет во всех отношениях преобладающей в мире, не только политически, но и экономически, по численности населения, объему промышленного производства, производительности труда, национальному доходу, уровню науки и техники. И во многих социалистических странах развернется переход к коммунизму. Мир 2000 года подтвердит научные предвидения Маркса, Энгельса, Ленина, высказанные ими 50, 75, 100 лет назад. Даже в конкретных деталях он будет несравненно больше соответствовать им, чем представлениям о будущем современных футурологов, которые могут рассчитывать дожить до него и убедиться в том, что их ожидания будут опрокинуты ходом событий. Теория научного коммунизма — вот та нить Ариадны, которая не только выводит из лабиринта футурологических пророчеств, но и, овладевая массами, позволяет им преобразовать мир в соответствии с идеалами социальной справедливости.
Капитализм как социально-экономическая система, покоящаяся на антагонистических отношениях и стихийном развитии, не в состоянии ни своевременно предвидеть социальные последствия и побочные результаты научно-технической революции, ни тем более поставить их под контроль общества. Поэтому замена его коммунистическим строем продиктована ныне не только требованиями социальной справедливости, но объективным ходом общественно-исторического прогресса человечества.