«После возвращения я расскажу неплохую историю», — подумал Томас.
История была, действительно, неплохая. Правда, сделает ли он это и вообще увидит ли свой клуб?
Он был еще очень уверен в себе, когда в тот же день очутился в комнате особого отдела «Д» в управлении гестапо города Кёльна.
«Все происшедшее — сплошное недоразумение, — думал он, — через полчаса я выйду отсюда».
Хаффнер была фамилия комиссара, принявшего Томаса. Это был толстый человек с узкими свиными глазками. Очень чистоплотный человек. Он без остановки чистил зубочисткой свои ногти.
— Я слышал, вы сильно избили одного из камерадов, — сказал Хаффнер зло. — Это вам дорого обойдется, Ливен!
— Почему я арестован?
— Валютные преступления, — ответил Хаффнер, — давненько вас ожидаем.
— Меня?
— Или вашего партнера Марлока. Со времени возвращения из Лондона Луизы она находится под наблюдением. Я знал, рано или поздно один из вас, подлых собак, вынырнет.
Хаффнер подвинул папку Томасу.
— Лучше всего я покажу вам, какими материалами мы располагаем, и тогда посмотрим, какая у вас будет физиономия.
«Действительно, это любопытно», — подумал Томас. Он начал листать большой том и через некоторое время рассмеялся.
— Что комичного вы нашли? — спросил Хаффнер.
— Ну, послушайте, это ведь чудесная вещь! — Из документов следовало, что лондонский частный банк «Марлок и Ливен» сыграл с третьим рейхом злую шутку, а именно, используя то обстоятельство, что на Цюрихской бирже немецкие облигации, вследствие политических причин, длительное время котировались по 20 % от номинала, они или другие лица, скрывавшиеся под этой фирмой, в первом квартале 1936 года скупили государственные облигации, заплатив за них контрабандно вывезенными рейхсмарками. После чего один из швейцарских граждан, подставное лицо, получил задание скупить по дешевке в Германии высоко ценившиеся в других странах картины так называемого «вырождающегося искусства». Нацистские власти охотно разрешили вывоз этих картин. Во-первых, они избавлялись от них, во-вторых, получали так необходимую для вооружения валюту. Швейцарское подставное лицо платило за картины 30 % стоимости в швейцарских франках. Это полностью устраивало наци. Остальные 70 % уплачивались немецкими государственными облигациями, которые, вернувшись на родину, приобрели номинальную стоимость, т. е. в пять раз большую, чем за них заплатил банк «Марлок и Ливен».
«Я такую операцию не проводил, — подумал Томас, — это, наверное, Марлок. Он знал, что немцы его ищут, что Луиза под наблюдением и что меня арестуют и он таким образом получит в единоличное владение банк».
— О, Боже! — вслух произнес Томас.
— Так, — сказал Хаффнер, — теперь эта старая хитрая морда успокоится, не так ли, Ливен?
Он прекратил чистить ногти и этой же зубочисткой стал ковырять в зубах.
«Проклятье, что же мне предпринять?» — думал Томас. И тут у него мелькнула мысль.
— Разрешите мне позвонить?
Хаффнер прищурил свои свиные глазки:
— С кем вы хотите поговорить?
— С бароном фон Видель.
— Никогда не слышал.
Томас повысил голос:
— Его превосходительство Бодо барон фон Видель — посол для чрезвычайных поручений МИДа. Вы не слышали о нем?
— Я… я…
— Выньте зубочистку изо рта, когда разговариваете со мной.
— Что вы хотите от герр барона? — спросил он.
Хаффнер имел дело с обычными бюргерами. С арестованными, которые кричат на него и знают бонз, он чувствовал себя неуверенно.
— Барон мой лучший друг! — с вызовом сказал Томас.
Он познакомился с Виделем, который был намного старше его, в 1929 году на одной из студенческих вечеринок. Видель ввел Томаса в аристократические круги Лондона. Томас выплатил по векселю барона, выданному без покрытия. Их дружба продолжалась, пока Видель не вступил в нацистскую партию. После этого Томас устроил ему скандал и разошелся с ним.
«Хорошая ли память у Виделя?» — думал Томас.
— Если вы сейчас же не предоставите мне возможность позвонить, — Томас уже кричал на Хаффнера, — завтра можете искать другую работу.
Хаффнер поспешно схватил телефонную трубку:
— Алло! Берлин, но, поторопитесь, вы, сони.
«Фантастично, совершенно фантастично», — думал Томас, слыша через несколько секунд голос своего собрата по студенческой корпорации.
— Бодо, это Ливен! Томас Ливен, помнишь ли ты меня?
Квакающий смех зазвучал в его ушах.
— Томас, парень, вот это сюрприз. Тогда ты мне устроил спектакль, а сегодня ты сам в гестапо.