Лицо Шеленберга стало красным. Он тихо переспросил:
— Что вы сказали?
— Садитесь, курица остывает.
— Вы сказали — милитервиртшафтсфюрер?
— Именно так я и сказал, вы были им, даже если в 1945 году забыли указать об этом в анкете. Зачем об этом вспоминать? В свое время вы достали себе новыедоку менты и сменили имя. Ваше имя было Макс.
— Вы с ума сошли!
— Ни в коем случае. Вы занимали этот пост в Познани.
Вас до сих пор разыскивает польское правительство как военного преступника, разумеется, под именем Макс, а не Шеленберг.
Директор сник на своем старофламандском стуле, вытер салфеткой затылок и бессильно произнес:
— Не понимаю, почему я слушаю вас?
— Видите ли, герр директор, — сказал Томас, — у меня тоже непростое прошлое, и я хочу за это получить от вас бумагу. Делать мне ее самому сложно, хотя надежных специалистов у меня достаточно. Вам стало плохо? Ну, ну! Выпейте глоточек шампанского, это поможет. Видите ли, герр директор, когда война близилась к концу, я имел доступ к секретным досье. В то время вы прятались в деревне Мисбах.
— Ложь!
— Извините меня, я имел в виду Розенталь.
На этот раз директор только молча поднял руку.
— Я знал, что вы там прячетесь, и мог бы вас арестовать, используя мое тогдашнее положение. Но подумал, что я получу, арестовав его? Можно выдать польскому правительству. А дальше?
Томас с аппетитом смаковал куриную ножку.
— И я сказал себе, если ты оставишь его в покое, то через пару лет он выплывет. Этот сорт людей никогда не тонет, всегда держится на поверхности.
— Неслыханная наглость, — сквозь зубы процедил директор.
— И тогда он сможет тебе чем-нибудь помочь. Я так думал, соответственно действовал и вижу: все идет прекрасно.
Шеленберг с усилием поднялся.
— Я иду прямо в полицию и сделаю заявление о шантаже.
— Рядом с вами стоит телефон, — ответил Томас и дважды нажал кнопку под крышкой стола.
Снова поколебалось пламя свечи, когда в комнату вошел Бастиан. Он нес на серебряном подносе фотокопии документов.
— Прошу ознакомиться, — предложил Томас. — На копиях вы, герр директор, в униформе, здесь также есть квитанции о вашем пожертвовании 100 тысяч марок на нужды СА и СС и приказы, подписанные вами в период 1941–1945 годов.
Директор снова свалился на свой старофламандский стул.
— Бастиан, можете убрать, герр Шеленберг уже созрел.
— Слушаюсь, уважаемый хозяин!
После того как Бастиан вышел, Томас Ливен проговорил:
— За эту сделку вы получите 50 тысяч марок. Хватит вам?
— Я не позволю меня шантажировать!
— А не поддерживали ли вы, герр Шеленберг, последнюю выборную кампанию своими солидными суммами? Как называется немецкий журнал, который интересуется подобными фактами?
— Вы сумасшедший! Вы хотите напечатать фальшивые акции! По вас плачет тюрьма. И я с вами туда попаду!
— Я не попаду в тюрьму. А вы попадете, если не дадите мне эту бумагу. Попробуйте, как вкусны яблоки, — Томас нажал кнопку один раз.
— Я в рот не возьму ни кусочка у вас. Вы шантажист!
— Когда я могу рассчитывать на получение бумаги, герр директор?
— Никогда, — закричал в раздражении Шеленберг, — никогда вы не получите от меня ни клочка бумаги!
В тот же день около полуночи Томас Ливен сидел со своим слугой в большой библиотеке перед камином, в котором жарко горели дрова. Красными, голубыми, желтыми, зелеными цветами переливались обложки сотен книг. Из проигрывателя тихо лилась музыка. Это был концерт для фортепьяно № 2 Рахманинова.
На Томасе был безупречный смокинг. Бастиан в расстегнутой рубашке сидел, положив ноги на соседний стул.
— Герр Шеленберг доставит бумагу через неделю. Сколько времени понадобится твоим друзьям, чтобы напечатать акции?
— Около десяти дней, — ответил Бастиан, поднося к губам большую рюмку с коньяком.
— Тогда 1 мая — прекрасная дата, День Труда. Я поедув Цюрих.
Он передал Бастиану акцию и лист бумаги.
— Вот образец для печатания, а на листе текущие номера, которые я хотел бы видеть на акциях.
— Если бы я знал, что ты намереваешься сделать, — проговорил Бастиан.
Только когда Бастиан оставался со своим хозяином наедине, он обращался к нему на «ты», так как знал Томаса уже 17 лет и раньше он был вовсе не слугой.
Бастиан привязался к Томасу еще с тех пор, когда познакомился с ним в Марселе на квартире главаря гангстерской банды. Кроме того, они находились некоторое время в одной тюремной камере, а это, согласитесь, сближает.
— Томми, так что ты хочешь?
— Речь идет, дорогой Бастиан, о завоевании доверия, моя операция с акциями будет элегантной. Никто незаметит, что это будет мошенничество. Все заработают, все будут довольны.
Мечтательно улыбнувшись, Томас достал золотые часы с репитером. Он получил их от своего отца. Через все перипетии его жизни часы сопровождали Томаса. Ему всегда удавалось их спрятать при бегстве или получить вновь при утрате. Томас нажал кнопку, на часах открылась крышка, и нежные звуки отбили время.
— У меня не укладывается в голове твоя идея, — сказал Бастиан. — Акция является документом, удостоверяющим право владельца на участие в прибылях предприятия. По очередным купонам получают определенные дивиденды, составляющие часть прибыли.
— Ну, и что из этого следует, мой дорогой?
— Боже мой, ведь купоны своих фальшивых акций ты не сможешь предъявить ни в один банк мира. Номера, которые там будут указаны, стоят также и на настоящих акциях, которыми где-то кто-то владеет. Мошенничествосразу же обнаружится.
Томас поднялся.
— Купоны я никогда не предъявлю.
— Тогда в чем же состоит трюк?
— Дай мне приготовить тебе сюрприз, — ответил Томас, подойдя к стенному сейфу и открывая цифровой замок. Тяжелая дверь из стали отодвинулась. В сейфе лежали деньги, два слитка золота со свинцовой сердцевиной, три коробочки с драгоценными камнями и стопка паспортов. Задумчиво рассматривая паспорта, Томас проговорил:
— В целях безопасности в Швейцарию лучше всего ехать под другим именем. Давай посмотрим, какие немецкие паспорта есть у нас?
Смеясь, он читал фамилии.
— Боже, сколько воспоминаний у меня связано с ними: Мориц Хаузер… Петер Шойнер… Людвиг Фрайхерр фон Транденленбург… Вильфрид Отт.
— Под именем Транденленбург ты отправил партию «кадиллаков» в Рио-де-Жанейро, герр Фрайхерра я бы оставил в покое, Хаузера тоже. Их до сих пор разыскиваютво Франции, — посоветовал Бастиан.
— Прошу вас садиться, господин Отт. Чем могу быть полезен? — спросил начальник отдела фондов, разглядывая визитную карточку, на которой было напечатано: «Вильфрид Отт. Промышленник из Дюссельдорфа».
Оба находились в кабинете начальника отдела фондов «Центрального банка Швейцарии» в Цюрихе. Хозяина кабинета звали Юлиус Вермонт. Томас Ливен, который сейчас имел фамилию Отт, спросил: — Вы француз, месье?
— Да, по матери.
— Тогда будем говорить по-французски, — предложил Томас Ливен на французском языке без малейшего акцента. Солнечная улыбка осветила лицо Юлиуса Вермонта.
— Могу ли я абонировать в вашем банке сейф? — спросил Томас.
— Разумеется, месье.
— У меня есть несколько акций «СНПС». Я хотел бы их оставить в Швейцарии, положить их у вас в абонированном сейфе. Но этот вклад я хочу сделать не на свою фамилию, а положить под номером.
— А, понимаю. Эти злые немецкие налоги, — сочув ственно кивнул Вермонт.
То, что иностранцы депонировали в швейцарских банках целые состояния, было ему хорошо известно. В 1957 году здесь находилось 150 миллиардов франков, принадлежащих иностранцам.
— Чтобы я не забыл, — попросил Томас, — дайте указание состричь купоны за 1958 и 1959 годы. Я не знаю, когда снова буду в Цюрихе, и хочу купоны иметь при себе, чтобы своевременно получить дивиденды. Это сэкономит и ваше и мое время. — Про себя же он подумал: «А меня избавит от тюрьмы».
Через некоторое время все было улажено. В кармане Томаса находилось удостоверение «Центрального банка Швейцарии», подтверждающее, что Вильфрид Отт, промышленник из Дюссельдорфа, депонировал в банке новые акции «СНПС» по номинальной стоимости один миллион франков.