Эльфрида стояла так близко от него, ее губы были приоткрыты, и Томас не мог ее не поцеловать. Это был долгий, страстный поцелуй.
— Ты был бы для меня самым желанным, — шептала она в его объятиях. А за спиной у них кипело в масле филе аля Кольбер. — Но ты слишком рафинированный для меня. Ты так понятно объяснил мне поведение моего старика, как никто.
— Будь с ним поласковее, слушай иногда его рассказы, очень многие в лагере будут тебе благодарны за это.
Эльфрида рассмеялась и поцеловала его еще раз. Но, несмотря на всю сладость поцелуя 17-летней девушки, Томас думал о Шанталь: «Я мечтаю о ней, целуя другую. О Боже, я люблю Шанталь».
Обед, к которому все приглашенные относились скептически, прошел с громадным успехом. Томас приветствовал почетного гостя фельдфебеля Адольфа Бизеланга. Свою речь он закончил словами:
— Мы очень благодарны вам, глубокоуважаемый господин фельдфебель, за то, что вы с беспощадной суровостью, самопожертвованием, без устали, а если было необходимо, и пинками, помогли победить нам наши собачьи души.
С ответным словом поднялся Бизеланг, слезы текли у него из глаз:
— Мои дорогие, уважаемые господа, я никогда недумал, что в моей жизни наступит такой прекрасный момент.
Плотина была прорвана. Фельдфебелю Бизелангу, наконец, после стольких лет молчания, дали говорить. И он говорил за бульоном о Норвегии, за филе о Греции, за пудингом о Крите. На следующий день перед строем стоял изменившийся Адольф Бизеланг.
— Господа, я очень благодарен вам за прекраснейший вечер, — сказал он. — Теперь позвольте пригласить васк машине. Мы, к сожалению, должны еще потренироваться в прыжках.
Вечером 26 февраля Томас возвращался в свою казарму. Он шел вдоль колючей проволоки. По ту сторону от нее стоял парашютист, он окликнул Томаса.
— Что надо? — ответил Томас.
— Описание, которое дал Бастиан, подходит, — пробормотал парень.
Внезапно Томасу стало дурно.
— Бастиан?..
— Тебя зовут Пьер Хунебелле?
— Да… это я. Слышал ли ты что-нибудь о Шанталь?
— Шанталь… нет. Я знаю только Бастиана Фабре. Ондал мне три золотые монеты, чтобы я доставил тебе письмо. Бери скорее, я должен уйти отсюда, вон идет мой ефрейтор.
Он передал письмо и удалился. Стало холодно, но Томас не почувствовал этого. Он разорвал конверт, вынул письмо и стал читать. Его сердце стучало в груди.
Марсель, 5.2.1943 г. Мой дорогой Пьер!
Я не знаю, как начать письмо. Может быть, ты уже смотришь с небес, когда я пишу эти строки.
Недавно я познакомился с одним парнем, который работает и на Сопротивление, и на немцев. Он узнал в Париже о том, что случилось с тобой. Проклятые свиньи из СД, если я встречу хоть одного из них, то убью собственными руками. Сейчас ты находишься, как сказал парень, в другой фирме. Как тебе это удалось? Ты где-то под Берлином проходишь парашютную подготовку. Я наделал в штаны от смеха, мой Пьер — немецкий парашютист! Это все комично, если бы не было так трагично. В Париже я встретил немецкого солдата. Он хороший парень, едет в Берлин, через него и передаю это письмо. Шанталь получила два письма от тебя, но мы не смогли никого послать к тебе с ответом. Дорогой Пьер, ты знаешь, как я тебя люблю, и поэтому мне очень трудно писать о том, что здесь случилось. 24 января немецкая комендатура объявила о выселении «Старого квартала». В этот день они арестовали шесть тысяч человек, ты многих из них знаешь, и закрыли 100 баров и борделей. Если бы ты мог видеть борьбу дам с солдатами! Это было зрелище! Немцы дали нам четыре часа, чтобы мы покинули свои квартиры, а затем пришли команды подрывников. Шанталь, Копыто (помнишь ли ты его?) и я были вместе до последнего. Шанталь была, как невменяемая. Только одна мысль сидела у нее в голове — убить Плешивого. Эта трижды проклятая собака выдала тебя гестапо. В этот вечер мы ждали его в подворотне на Рю Мазарини напротив дома, где он живет. Мы знали, что он прячется в подвале. Шанталь сказала: «Сейчас немцы будут взрывать дом, и не выскочит». Что это был за вечер! Дым, взрывы, облака пыли, крики женщин, детей, ругань мужчин…
Темнота отступала перед заревом горящих домов «Старого квартала». Шанталь неподвижно стояла под аркой одного из домов. На ней были узкие брюки, кожаная куртка, волосы были подвязаны красной косынкой. Под курткой у нее висел автомат. Ничто не отражалось на ее бледном лице. В воздух взлетел еще один дом. С неба сыпались кирпичи и штукатурка. Послышались немецкая речь, стук сапог. — Шанталь, мы должны уходить, — предупредил Бастиан. — Немцы будут здесь с минуты на минуту и, если увидят нас с оружием…
Шанталь покачала головой.
— Уходите. Я останусь одна, — ее голос звучал глухо, она кашляла. — Плешивый в подвале. Эта собака должна вылезти из норы, и я ее убью, я поклялась.
Раздался пронзительный женский крик. Они выглянули из подворотни на улицу. Солдаты гнали толпу девушек. Многие из них были в пеньюарах. Они дрались с солдатами, царапали их, кусали.
— Это девушки из заведения мадам Ивонны, — сказал Копыто. Толпа прошла мимо подворотни, и в воздухе ещедолго стояли ругань и плач. Вдруг раздался крик Бастиана:
— Смотрите!
В подворотне противоположного дома показался Плешивый. Он был одет в короткую меховую куртку. Его сопровождали три телохранителя. Из карманов их брюк торчали рукоятки пистолетов. Бастиан вскинул свой револьвер, но Шанталь с силой ударила по стволу.
— Не стреляй, ты можешь попасть в женщин.
Как раз в этот момент солдаты гнали еще одну группу девушек мимо арки, где скрывалась Шанталь с товарищами. Далее события развивались в стремительном темпе. Плешивый догнал одного из немцев, все время стараясь, чтобы его прикрывала одна из женщин или солдат. Он показал немцу удостоверение, подписанное неким штурм-баннфюрером Айхлером. Потом Плешивый что-то сказал, показывая на арку. В то же мгновение Шанталь выхватила автомат, прицелилась, но не стала стрелять — в поле зрения попала женщина. Это промедление стоило ей жизни. С отвратительной улыбкой Плешивый выпустил всю обойму в Шанталь. Не издав ни единого звука, она, как подкошенная, упала на грязную землю. Кровь, целый поток крови залил ее кожаную куртку. Ее прекрасные глаза закрылись.
— Бежим, — крикнул Копыто.
Бастиан знал — все зависит от быстроты. Он развернулся и выстрелил в Плешивого. Тот упал, схватился за левую руку, послышался хрип, как будто его издавал заколотый поросенок. Теперь пора была подумать о собственном спасении. Бастиан и Копыто знали каждую щель в «Старом квартале». Позади за стеной был канализационный канал.
Если пройти по нему и выломать затем решетку, можно выйти из «Старого квартала».
«…Мы через канал покинули „Старый квартал“, »— читал Томас. Он выронил письмо Бастиана и смотрел в темнеющую синеву вечернего неба. Из его глаз катились слезы. Томас подобрал письмо и принялся читать далее.
…Я поселился в Сен-Дени. Если ты будешь в Париже, спроси обо мне у мадемуазель Дюваль. Бульвар Наполеона, 12. Пьер, Пьер, нет больше нашей Шанталь. Я знаю, как вы были близки. Она мне рассказывала, что вы хотели пожениться. Ты знаешь, что я твой друг, и ты можешь на меня положиться в этой дрянной жизни. Увидимся ли мы еще? Будь здоров, дружище. Мне все противно. Я не могу больше писать.
Бастиан.»
Стало совсем темно. Томас сидел на камне, не чувствуя холода, слезы текли по его щекам. Шанталь убита. Он обхватил голову руками и застонал. Боже, как он любил ее. Какая страсть охватила его, когда он вспомнил ее губы. Из казармы доносились крики, его искали. Но Томас ничего не слышал. Он думал об утраченной любви и плакал.
4 апреля 1943 года около полуночи английский самолет типа «Бленхайм» перелетел на высоте 250 метров лесной массив между Лиможем и Клермон-Ферран. Он сделал круг и еще раз облетел лес. Летчики заметили огонь двух костров, затем мелькнули три красных и один белый сигналы фонаря. В самолете с британскими опознавательными знаками находился немецкий экипаж и человек в английской военной униформе с парашютом за спиной. Человек имел превосходно изготовленные фальшивые документы на имя капитана Роберта Арманда Эверта. Он носил усы и длинные бакенбарды. При себе имел английские сигареты, английские консервы и медикаменты. Командир экипажа, оглянувшись, кивнул. Томас Ливен достал свои старинные золотые часы и нажал кнопку, было 0 часов 28 минут. С помощью радиста он столкнул грузовой парашют в открытый люк. А затем, вскинув руки, прыгнул в темную ночь.