Оберет Верте побледнел, когда услышал то, что ему докладывал майор.
— Я благодарю вас за сообщение, герр майор, — усталопроговорил он, — но я должен вас успокоить — зондерфюрер Ливен не сумасшедший, наоборот. Я сейчас подъеду и заберу его.
Капитан Бреннер был рядом, его очки поблескивали.
— Разрешите доложить, я всегда предупреждал вас относительно этого человека. Он ненормален.
— Он так же нормален, как вы и я, и Канарис высокогомнения о нем. Давайте говорить, положа руку на сердце. Не его ли идея о мирном прекращении борьбы партизан была самая лучшая?
— Проснитесь, Бреннер. «Макки» только в минувшем месяце совершили 243 убийства, 391 диверсию на железной дороге и 825 актов саботажа в промышленности. И тольков одном районе царит спокойствие — в Гаргилезе. Это его район!
Капитан поджал губы и передернул плечами. Оберет поехал и выручил Томаса. По дороге они болтали о том, что майор Мадебург усомнился в духовном состоянии Томаса. Они заехали в кафе выпить рюмочку. За стаканом перно Верте, покачивая головой, спросил:
— И почему вы так настаиваете на этом проклятом мосте?
— Потому, что я убежден в том, что спасу жизни многих немцев и французов, если найду мост.
Оберет посмотрел из затемненного кафе на солнечный бульвар, цветы, женщин.
— Вы славный парень, Ливен! Будь проклята эта война!
На следующее утро Томас продолжил поиски. Он посетил имперскую службу общественных работ в Париже, разыскал отдел, ведающий мостами, вошел туда, но тотчас же попытался выскочить оттуда. На стене кабинета, в котором оказался Томас, висело четыре портрета, за рабочим столом сидела дама. На портретах были изображены Гитлер, Геринг, Геббельс и имперский фюрер работ Хирль. Дама была очень худая и высокая, с плоской грудью и костистыми руками, ее бесцветные волосы были уложены узлом на голове. На белой блузе с левой стороны был прикреплен золотой значок члена национал-социалистической партии, на воротнике брошь в виде свастики. Она носила коричневую юбку, коричневые чулки и коричневые туфли без каблуков. От нее так и веяло строгостью. Томас уже было вышел из ее кабинета, но в это время раздался жесткий, скрипучий голос:
— Момент!
Он обернулся и, чарующе улыбаясь, проговорил:
— Добрый день, извините, я, видимо, ошибся. Женщина встала из-за стола, она была на две головы выше Томаса.
— Что такое — добрый день? Наше приветствие — хайль Гитлер! Кто вы такой? Ваша фамилия?
Он смущенно представился:
— Зондерфюрер Ливен.
— Что за зондерфюрер? Документы!
— Почему я должен их показывать? Я не знаю, кто вы!
Я, — ответила жердь, — штабехауттфюрерин Мильке. Нахожусь здесь уже четыре недели по личному поручению имперского фюрера Хирля с широкими полномочиями. Вот мой аусвайс. А ваш? Она внимательно изучила удостоверение Томаса, потом позвонила Верте и поинтересовалась, известен ли ему Томас. Только после этого предложила ему сесть.
— Враг везде — надо быть бдительным! Итак, что выхотите?
— Простите, штабехауттфюрерин, я думаю, что вы не та инстанция, которая мне нужна для решения проблемы.
— Ошибаетесь! Не юлите и говорите прямо, что вам нужно?
В Томасе нарастала волна возмущения, но он, сдерживая себя, проговорил:
— У меня секретное задание. Я не могу о нем говорить.
— Я требую этого. Как уполномоченная рейхсфюрера, я имею на это право. Иначе я прикажу вас арестовать.
Томаса взорвало:
— Штабехауттфюрерин, я запрещаю вам говорить со мной таким тоном.
— Вы не имеете права что-либо запрещать мне. Я сегодня же отправлю донесение самому рейхсарбайтерфюреру о трусах, скрывающихся от фронта в парижских борделях под крышей Абвера!
Это переполнило чашу терпения Томаса, и он заорал на нее:
— Я отправлю донесение лично адмиралу Канарису! Высошли с ума! Как вы разговариваете со мной! — Он стукнулкулаком по столу — Вы будете отвечать перед адмиралом Канарисом, понятно?
Она смотрела на него, сузив глаза водянистого цвета, и улыбалась:
— Что вы волнуетесь, зондерфюрер! Я выполняюсвой долг.
«Не получилось, — подумал Томас, — теперь она будет меня задабривать, но с меня хватит». Он вскочил со стула и вскинул правую руку.
— Хайль Гитлер, штабехауттфюрерин.
— Подождите же.
Но он уже открыл дверь и с шумом захлопнул ее за собой. Прочь, прочь отсюда! На свежий воздух!
11 июля Томас посетил главную квартиру организации Тодте в Париже. Здесь он должен был представиться советнику по фамилии Хайнце. В кабинете, в который вошел Томас, двое крупных мужчин что-то вычерчивали, не обращая на него внимания, и ругались между собой. Один из них кричал: «Я снимаю всякую ответственность с себя. Любой танк, который поедет по нему, разрушит его. Мост у Гаргилезе опасен, в его основании метровые щели».
«Мост у Гаргилезе — фантастично, совершенно невероятно, — подумал Томас. — Сам Бог помогает осуществить мои желания».
— Мне хотелось бы видеть советника Хайнце, — прервал говорившего Томас.
— Это я, — сказал мужчина, — в чем дело?
— Герр баурат, — сказал Томас, — я думаю, мы с вами организуем плодотворное сотрудничество.
Сотрудничество в самом деле было прекрасным. Уже 15 июля планы организаций Тодте и Канариса относительно моста были полностью скоординированы. Томас от имени полковника Букмастера из Лондона передал по радио приказ «Макки» — составить перечень важнейших мостов в районе операций «Макки Грозан» и определить степень их использования для войсковых перевозок. Днями и ночами французские партизаны висели на арках мостов и кронах деревьев, лежали на крышах ветряных мельниц и крестьянских домов. Они считали немецкие танки, машины, мотоциклы. В 21 час ежедневно о результатах наблюдения сообщали в Лондон. В донесениях перечислялись мосты, и среди них такой важный, как у Гаргилезе, недалеко от электростанции.
30 июля в 21 час в жилой комнате старой мельницы Гаргилезе собрались Ивонне, профессор Дебо, лейтенант Велле, Эмиль Роу — горшечник и бургомистр Газе. В комнате стелился сигаретный дым. На голове Ивонне были наушники, она принимала телеграмму, которую отправил из Парижа ефрейтор Шлумбергер. Присутствующие еле сдерживали дыхание. Профессор протирал стекла очков, лейтенант облизывал пересохшие губы.
В мансарде отеля «Лютеция» вокруг ефрейтора Шлум-бергера молча стояли, стараясь не мешать, Томас Ливен, педантичный, до блеска выбритый капитан Бреннер и сдержанный оберет Верте. В 21 час 20 минут Лондон прекратил передачу. В старинной романтичной мельнице на берегу Гройце ее текст расшифровали руководители «Макки Грозан». Он гласил: «Соловью-17. 1 августа между 23 и 23.15 самолет сбросит в контейнере пластиковую взрывчатку. 4 августа ровно в 00.00 взорвите мост у Гаргилезе». Когда партизаны прочли расшифрованную телеграмму, все заговорили разом. Молчала только Ивонне, сидя перед приемником и держа руки на ключе. Она думала об этом необычном капитане Эверте, которому она не верила, но чувствовала, что встретится с ним когда-нибудь. Голоса мужчин стали громче. Ивонне испугалась. Спор между бургомистром, горшечником и профессором разгорался с яростью. Бургомистр стукнул о стол:
— Это моя территория! Я ее знаю, как свои пять пальцев! Я настаиваю на руководстве операцией по взрыву моста.
Профессор спокойно возразил:
— Здесь не стучат кулаком по столу. Операцией будет руководить лейтенант Велле. Он специалист по взрывам. Выбудете выполнять все, что он скажет.
— Вы меня обижаете, — горячился бургомистр. — Кто создал «Макки Грозан»? Я, Роу и несколько крестьян.
— Да, — кричал Роу, — местные жители. Вы все примкнули позже!
Ивонне заставила себя не думать о капитане Эверте. Она холодно произнесла:
— Прекратите спор! Все будет так, как сказал профессор. Правильно, что мы позже примкнули. Мы внесли организованность, благодаря нам получен передатчик, я радистка.
Бургомистр и горшечник замолчали и через голову Ивонне посмотрели друг на друга. В их взгляде была хитрость старых крестьян.