— Так какой месяц? — тихим, сиплым голосом спросил Китяж
— Август, Саныч. Седьмого года.
— Нет… — выдохнул Китяж, — не может…
— Может, Кир… Может. Как и то, что ты весишь пятьдесят два кило. А если тебя отмыть, то и все пятьдесят… — Аббат достал из берёзовой кадушки веник и положил Тяжину под нос, — Подыши-ка пока. А я твои вещи в топку брошу.
— Не надо, — Китяж сопротивлялся из последних сил.
— Надо, Федя. Надо. — процитировал известного киногероя Саша, — Ты — меньше говори, а больше слушай, — он сгрёб в охапку кучу безбожно воняющего тряпья и вышел из парилки. А Китяж остался лежать, уткнувшись носом в веник.
Он лежал и считал. Считал и вспоминал. „Октябрь, Ноябрь, Декабрь, Январь, Февраль… Сбился… Короче, без малого — год. Год я пил… Когда вышел, решил поехать за машиной… Не доехал. Взял пузырь…“ — от мысли о пузыре, к горлу подкатился тошнотный ком, но он себя сдержал, — „Пил, на скамейке в „Автово“. Потом, пришли какие-то синяки. Взяли ещё… Потом ещё… ещё… ещё… Как? Что произошло? Ведь я не алкоголик… Нормальный, адекватный человек.“
„Ну, да, — усмехнулся какой-то далёкий голос в голове, — Не алкоголик. Почти год пил и вдруг, не алкоголик.“
— Допился, — расстроено выдохнул Китяж и уткнулся в веник.
— Не спать, разведка! — довольно произнёс Аббат, заходя в парилку, — Давай-ка я парку поддам. Тебе сейчас откисать нужно. А то с тебя грязи кусок отвалится — пол мне проломит.
— Я…
— Ты, молчи и слушай, — бывший прапорщик капнул в кадушку с водой какого-то масла, почерпнул алюминиевым ковшиком студёной, колодезной воды и кинул её на раскалённые камни. Ледяная вода, со свистом, мгновенно испарилась, обдав ломящим жаром плечи и спину Китяжу, — Держись, разведка. Будет жарко, — он надел на голову войлочную шапку, такие же войлочные рукавицы, взял из кадушки ещё один веник и перекрестил им Китяжа, — Кир, а ты вообще, крещёный?
— Да, вроде, — неуверенно прошептал Кирилл.
— А в церкви давно был?
Тяжин ничего не ответил. Только кивнул.
— Плохо, Кирилл Александрович, — Аббат, на секунду задумался, — Вообще-то, перекрестить человека заново нельзя… Но я тебя перекрещу… — голос Аббата стал вдруг каким-то не таким, как раньше. Сила в нём появилась, лютая, — Водой и жаром неистовым. Выдержишь — ни одна зараза тебя не возьмёт. Ни одна пуля не пробьёт. А если и пробьёт, то такая защита за тобой встанет, что друзья удивятся, а враги испугаются. Не выдержишь?! Рухнешь от первой простуды. От первого насморка сляжешь. Готов???
— А почему второй раз не крестят? — от голоса Аббата в жилах Китяжа начала стыть кровь.
— А потому, что Крещение есть Таинство, в котором верующий, при троекратном погружении тела в воду, с призыванием Бога Отца, и Сына, и Святого Духа, умирает для жизни плотской, греховной, и возрождается от Духа Святого в жизнь духовную, святую. Так как Крещение есть духовное рождение, а родится человек однажды, то это Таинство не повторяется. Так что, считай — ты заново родишься. А рождается человек в муках. Вот и помучаться придётся. Последний раз спрашиваю, ГОТОВ???
У Китяжа от таких слов пробежала перед глазами вся жизнь. Все грехи свои он вспомнил, всё то, что не сделал или сделал не по совести. Таких вещей было не много, но они были.
Те поступки, которые нам иногда мешают заснуть, есть у каждого. Есть совесть — есть и поступки. А если нет у человека совести, то ему все его поступки хорошими кажутся. Совесть у Китяжа имелась.
— Да, — шепнул Кирилл и зажмурился, как маленький, — Готов.
Аббат сунул веник в кадушку с ледяной водой, перекрестил её, затем перекрестился сам, достал веник, стряхнул с него лишнюю воду на камни, от чего те снова зашипели, а по парилке разбежался аромат берёзы вперемешку с эвкалиптом.
— Во имя Отца, — Саша брызгал веником Китяжа крест-накрест, — и Сына, и Святого Духа. Аминь!
Кирилл сжал зубы, а Аббат зачерпнул полный ковш воды и вылил его на камни. Термический удар был настолько сильным, что Тяжин грохнул лбом об полок.
— Держись, разведка. Это только начало… Ты полежи, я приду сейчас.
От этих слов, Тяжин ещё сильнее стиснул зубы. Он, почему-то верил Аббату…
Александр зашёл в парилку в, почти прозрачной, белой рубахе до пят, с огромным, серебряным крестом и книгой в руках. Их он положил на лавку рядом с выходом. Затем перекрестился и громогласно заявил:
— Благословено Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков!!! — он взял крест и начал крестить кадушку с водой, — О еже освятитися воде сей силою, и действом, и наитием Святаго Духа… О еже ниспослатися ей благодати избавления, благословению Иорданову… О еже приити на воду сию чистительному Пресущественныя Троицы действу… О еже показатися ей отгнанию всякаго навета видимых и невидимых врагов… О еже быти ему сраслену и причастнику смерти и Воскресения Христа Бога нашего… О еже сохранити ему одежду Крещения и обручение Духа нескверно и непорочно, в день Страшный Христа Бога нашего… О еже быти ему воде сей банею пакибытия, оставлению грехов и одежди нетления… Да сокрушатся под знамением образа Креста Твоего вся сопротивныя сил! Да сокрушатся под знамением образа Креста Твоего вся сопротивныя силы! Да сокрушатся под знамением образа Креста Твоего вся сопротивныя силы!
Затем он снова перекрестился:
— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Аминь!
Зачерпнув полный ковш, освящённой только что воды, он выплеснул его на раскалённые камни и жар пронзил измученное тело Кирилла.
А Александр взял с притолоки какую-то маленькую баночку и открыл её.
— Мир всем. Главы ваша Господеви приклоните! — и трижды дунул в неё, — Сам благослови и сей елей силою, и действом, и наитием Святаго Твоего Духа, якоже быти тому помазанию нетления, оружию правды, обновлению души и тела, всякаго диавольскаго действа отгнанию, во изменение всех зол, помазующимся верою или вкушающым от него в славу Твою, и Единороднаго Твоего Сына, и Пресвятаго, и Благаго, и Животворящаго Твоего Духа, ныне и присно, и во веки веков» — с той же притолоки он взял маленькую кисточку, окунул её в жидкость находящуюся в банке и, трижды перекрестил воду, — Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя…
И снова он зачерпнул ковш воды и выплеснул на камни. Раскалённый воздух в парилке стал густой и сладкий как кисель. Кирилл покосился на старенький спиртовой термометр, висевший на стене.
— Сто два, — выдохнул он, — Жесть…
Александр уже не слышал его. Создавалось впечатление, что он вообще ничего не слышит и не чувствует. Взяв два веника в руки, он начал размахивать ими, как опахалами. Затем, он положил один свежий веник на полок, а из под полка достал старый, сухой, облезлый. Собственно, это был даже не веник. Он больше смахивал на метлу, которой дворники метут улицу. Окунув старый веник в освящённую им воду, Аббат громко, на распев произнёс:
— ОТРЕКАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ, КИРИЛЛ, ОТ ДИАВОЛА, ВСЕХ ДЕЛ ЕГА И ПОМЫСЛОВ ЕГА? — и, со всего маху ударил Китяжа по спине связкой розог. На коже сразу же вздулись красные полосы.
— ААААААААА!!!!!! — заорал Тяжин, — АААААТРЕКАЮСЯ!!!!!
— ОТРЕКАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ, КИРИЛЛ, ОТ ДИАВОЛА, ВСЕХ ДЕЛ ЕГА И ПОМЫСЛОВ ЕГА? — снова, не своим голосом спросил Аббат и снова ударил Китяжа по спине, только, на этот раз, ещё сильнее.
— ААААААААААААААТРЕКАЮСЯ!!!
— ОТРЕКАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ, КИРИЛЛ, ОТ ДИАВОЛА, ВСЕХ ДЕЛ ЕГА И ПОМЫСЛОВ ЕГА? — в третий раз спросил Александр и ударил Тяжина так, что кожа на спине лопнула.
— ААААААААААААААТРЕКАЮСЯ!!!
Аббат наклонился к Тяжину и тихо, почти шёпотом, сказал на ухо.
— Держись, Кир. Ты справишься, — он снова замахнулся, но на этот раз, уже свежим, душистым веником, — САЧЕТОВАЕШЬСЯ ЛИ ТЫ С ГОСПОДОМ БОГОМ, ОТЦОМ НАШИМ, И СЫНОМ ЕГО ИИСУСОМ ХРИСТОМ И ДУХОМ СВЯТЫМ???
Веник шлёпнул по спине и Кирилл зажмурился, но боль от предыдущих ударов уже была настолько сильной, что эти шлепки показались ему лёгким массажем. В то же время, сок с берёзовой листвы моментально попал в рассечённую спину, в раны. От чего пошёл нестерпимый зуд.