—Чёрт возьми!—ругнулся он. — Мы же очень далеко от Чёской Тржебовы!
Вернувшись, послали радиограмму: «Центр. Соколову. Группа выброшена в районе города Хрудим с ошибкой в 35 километров от намеченного места, у Бронислава сильное повреждение при десантировании… Принял решение уходить в лес в направлении города Високе Мито. Крылов».
Тащить дальше груз — четыре рации, комплекты запчастей и медикаменты — было рискованно. Все закопали в чаще, замаскировали. Потом двинулись в путь.
Утром вышли к небольшому селению Мезигожи. На окраине виднелась одинокая хата. Вперёд двинулись трое. Два разведчика остались у ворот. Крейчи, знавший чешский, зашёл во двор. На стук открыл хозяин. Крейчи, поздоровавшись, начал осторожный разговор. Хозяин, назвавшийся Йозефом Новотным, кивнул в сторону леса:
— Вы оттуда? Русские?
Дмитро не стал таить, сказал прямо: «Да!». И добавил, что в лесу — раненый товарищ, ему нужны помощь и убежище.
— Чего же стоишь? Неси своего соудруга, — ответил хозяин.
Вскоре Крейчи и Сапко принесли Веклюка. Хозяйка к тому времени нагрела воды, вскипятила кофе. Веклюку приготовили место в сарае.
Там у нас солома, — сказал Новотный. Ему будет тепло…
— Вы не беспокойтесь: мы — честные чехи.
И всё же оставляли Бронислава с неспокойным сердцем. Как-никак, эти Новотные — люди незнакомые, а к ним в любое время могли прийти гестаповцы. Но выбора не было.
Разведчики двинулись дальше. К утру следующего дня подошли к большому селу Луже. Надо было передохнуть, справиться о дороге. Заметили мельницу — решили зайти и попытать счастья. Вскоре Крылов беседовал с хозяином. Франтишек Прохазка — как назвался мельник — все понял с полуслова. Согласился доставить разведчиков до села Радгоста на своём грузовике.
Ещё одна приятная встреча: познакомились с чешскими патриотами. Они рассказали, что связаны с бежавшими из плена советскими бойцами, носят им в лес продукты. Посоветовали наведаться в село Рзи, к деду Маклакову.
— Кто этот дед? — спросил Крылов.
— Он русский, а живёт здесь с первой мировой войны.
Пошли по лесной кромке, тянувшейся вдоль узкой дороги. С огородов пробрались к избе на опушке. Стали ждать, присматриваться. И вот дверь открыл неторопливый, спокойный человек. Подошли к нему Крылов и Крейчи. Маклаков посмотрел на них прозрачно серыми глазами, чуть задержал взгляд на оружии и сразу же заговорил по-русски, сильно окая:
— Что стоять-то на ветру? Заходите, заходите, люди добрые.
— Как угадали, кто мы? — обеспокоенно спросил его Крылов.
— Как же мне своих-то не признать? — пожал плечами дед. — С первого взгляда понял, что вы — русский. А друг ваш, видать, местный…
Судьба человека, с которым довелось встретиться разведчикам, была столь необычайной, что о нём стоит рассказать.
В метельную зиму крестьянского сына со Смоленщины Степана Маклакова призвали в царскую армию, послали на фронт. Раненый, попал в австрийский плен. Увезли в глубь Чехии.
— Ты мой брат, — сказала ему девушка, присевшая у больничной койки. — Я тебя тут выхожу. Работаю сестрой милосердия. Разумеешь, брат?
— Да-да. Но скажи, как звать-то тебя?
— Марией. А тебя?
— Степаном крестили.
— Штефан? Брат Штефан…
Добрая Мария выходила Маклакова. Они поженились. Построились здесь, у села Рзи. Степан многое умел и все делал просто, бескорыстно: покроет вдове хату, поможет соседу сочинить прошение, а то обучает охочих ребят плотницкому делу…
Разведчики и расположились у гостеприимного русского человека.
Дед был рад гостям:
— Жил, как отрезанный ломоть. Сушила меня здесь тоска-кручина по родной земле, совсем извела — никого, кроме Марии, видеть не хотел. А тут ещё война. Не сплю — думаю: «Вот так, Степа, немец на твоей Смоленщине целые села сжигает да детей убивает, а ты, старый чёрт, русским себя считаешь!».
— Я вас понимаю, — заметил Крылов.
— И вдруг чувствую, как будто повернулся во мне тайный ключик, а злость — поверите? — вот тут, в горле стала, даже дышать трудно. Пленные бегут из лагерей — наши, русские ребята, я их одену, соберу — и в путь, на волю-волюшку. Там, в горах, они свою дорожку обязательно найдут…
Изба Маклакова стала надёжной базой. Можно было приступать к работе. И командир послал радиограмму:
«Центр. Соколову. Прибыли в район действия. В лесах много бежавших военнопленных. Местное население относится к нам хорошо. Сегодня с Икаром выезжаем в Чешску Тржебову. Крылов».
Предстояло пойти по адресам явок, которыми их обеспечили перед отправкой в тыл.
Хмурым утром 27 февраля 1945 года из села Рзи в Чешску Тржебову ехали два велосипедиста. Один — среднего роста, в чёрном вязаном свитере, второй — ростом выше, в сером полупальто и старой, окаймлённой выцветшей лентой шляпе. Этому второму, Людвигу Крейчи, городок казался каким-то знакомым: такие же разноцветные фасады домиков, островерхие красные крыши, как и в Сваляве. Домики рассыпались по обе стороны железной дороги.
Но как только два велосипедиста свернули за угол, наткнулись на патруль:
— Хальт! Документен![15]
У Крейчи перехватило дыхание: Крылов знал всего несколько чешских выражений. Протянул своё удостоверение.
— Людвиг Крейчи, — прочитал патрульный. Глянул ему в лицо и громко сказал:— Этот документ уже недействителен. Что, для вас — особые порядки?
— Простите, господин обер-лейтенант, — приподнял шляпу Крейчи. — Мы работаем для фронта и все некогда.
— Ступайте.
Это была их первая встреча лицом к лицу с врагом. Разведчики обхитрили фрицев. Но появляться в городе с такими документами было уже рискованно. А как их заменить? Нужны связи, надёжные люди…
Хозяин одной из явок — Вацлав Фиала — работал в Народном доме[16]. Разведчики направились туда. Людвиг открыл массивную металлическую дверь и замер: коридор был забит гитлеровцами. Но взял себя в руки, подошёл к офицеру с белой повязкой на рукаве: