Словом, сунул я фонарик в карман, вышел и сразу увидел Хамита.
— Здорово,— говорю.— Пойдем, сходим за нашим теленком, а?
— Да что ты? — удивился Хамит.— Память, что ли, у тебя отшибло? У нас же сегодня кружок.
— Ой,— опомнился я,— футбол смотрел и все из головы вылетело. Недаром папа говорит, что у меня голова дырявая. Слушай, а что же теперь делать? На кружок опаздывать нельзя и теленка привести нужно. Давай, знаешь, быстренько сбегаем, пригоним этого Минотавра и на кружок успеем. Пошли?
— Да ну тебя, с твоим теленком. Я и так ногу натер. Один сходить не можешь?
— Могу, конечно, и один,— сказал я,— только я думал, что ты мне друг.
— А что же, если я ногу натер, так уже и не друг, по-твоему?
— Причем тут нога? Не отвалится же она у тебя? Если друг — пошли, а если нет...
— Ну пошли, пошли, только давай быстрее, а то опоздаем.
И мы побежали к Семи родникам.
У Семи родников вся наша деревня пасет телят. Место это красивое и удобное. Сено там не косят, потому что земля вся в рытвинах и в канавах. А зато телятам — раздолье. Гуляй целый день да щипли сочную травку. Пить захочется — пожалуйста: там действительно семь родничков бьют из-под земли и сливаются в маленькое озеро. К Семи родникам и гусей выгоняют.Они там пасутся, плавают по озерку. Иногда и ночуют там.
Днем здесь полным-полно мелкой скотины. А когда мы в тот раз прибежали, один только наш теленок и остался. Мне его даже жалко стало. Стоит, бедняжка, один среди гусей, скучает. А гуси уже улеглись где поудобнее. В темноте кажется, что это снег лежит в канавках. Тишина такая, что слышно, как вода журчит в родничках.
Не успели мы с горки спуститься, гуси загоготали все разом, подняли длинные шеи. И теленок тоже подал голос. Или мои шаги услышал, или гуси его потревожили, только он опустил голову и жалобно так замычал:
— Домо-о-ой!
— Домо-о-ой, домо-о-ой!— передразнил я.— Сейчас приведу тебя домо-о-ой, ляжешь под бочок к своей маме, согреешься. Тебе-то хорошо, а нам еще на кружок идти. Ну, пошли!..
— Иду-у!— промычал теленок.
Хамит засмеялся.
— А ты, оказывается, и разговаривать с ним можешь. Когда это ты телячий язык выучил.
— Поневоле выучишь. Мы же с ним каждый день по часу разговариваем...
Идти мы решили верхом, напрямик. Если низом идти, там дорога отличная, но приходится делать большой крюк. А прямо, через гору, тут, конечно, придется намного ближе, только ноги обобьешь о камни в темноте и руки исцарапаешь. Теленка придется вести за ошейник. Он еще маленький, ножки у него слабые. Если его в поводу вести, оступится, чего доброго, ногу сломает.
Теленок был привязан веревкой к дереву.
Я отвязал ее, обмотал вокруг пояса, взял теленка за ошейник, и мы втроем полезли в гору.
Хамит торопит:
— Скорее!
А я злюсь: он-то один идет, а я с теленком. Если бы это собака была, она бы от нас не отстала, еще и вперед убежала бы. А теленок не спеша перебирает тонкими ножками, дышит мне прямо в ухо. Ему на кружок не нужно, вот он и не спешит.
— Может мне вперед бежать, а? — спросил Хамит.— Опоздаем.
— Успеем,— успокоил я его.
И вдруг... ни Хамита, ни теленка, ни звезд над головой... Я качусь куда-то, как с высокой горы. Что-то бьет меня по бокам, по голове... Наконец остановился. Чувствую, что лежу, свернувшись калачиком. Руки, ноги вроде бы целы, но за какое место ни возьмись — все болит.
Как-то раз, давно уже, я на спор в одних трусах забрался в кусты можжевельника. Вот тогда так же все болело. По-моему, на мне тогда живого места не осталось. Вот и теперь так же. Нет, пожалуй, хуже: во рту песок, мелкие камешки. Я насилу отплевался. Потом сел и стал думать, что же со мной случилось? С горы сорвался? Да нет, гора тут не такая крутая, чтобы с нее кубарем катиться. Может быть, это волчья нора? Тоже не подходит: уж больно долго я летел. Да и волков у нас нет. Тогда, может быть, пещера? Вот это, пожалуй, правильно.
Вот ведь как в жизни бывает! Сколько раз мечтал попасть в пещеру, а попал — и сам не рад. Чему радоваться? Лежу как побитый, теленок пропал, И Хамит тоже пропал.
Может, он наверху остался? Я хотел крикнуть, по во рту еще столько песку и глины было, что пришлось опять отплевываться. Наконец все-таки крикнул: