— Ну что, голова два уха, пойдём на ночь устраиваться?
Умка кивнул и, для пущей убедительности, гавкнул два раза на всю квартиру.
— Стоп! А вот этого делать не стоит.
Глеб опасливо оглянулся на дверной проём, ожидая появления жены, а, соответственно, неизбежной инквизиции для себя и для зверя. Однако ничего не произошло: Марина, видимо, была чем-то занята.
— Пошли, а то ещё продолжение радушного приёма последует… Оно нам надо?
Глеб опустил Умку, продолжая удерживать за ошейник. Пёс грустно посмотрел под шкаф, победоносно рыкнул и отдался на милость хозяйской руки, тянущей прочь из комнаты. В темноте, под шкафом на секунду вспыхнули и померкли огоньки «габаритов» игрушечного авто. Злобно захрипели зубчики, празднуя свою победу.
Глеб с неимоверным трудом втащил сопротивляющегося пса на кухню, попутно силясь отыскать в прихожей намордник и поводок. В углу, у «гудящей» раковины, по-прежнему валялась заляпанная рыбьими потрохами газета — место недавнего пиршества оголодавшего гостя, — а под потолком уже начинал неспешно сгущаться благороднейший аромат протухшей органики. Мух видно не было — за окном, как-никак, октябрь, — хотя Глеб ясно осознавал, что это вовсе не аргумент. В голове, сама собой, возникла аналогия: шайка недавних чаек, живущая по соседству, на местной помойке. Адаптация последних к новым условиям обитания прошла настолько успешно, что данное явление просто впечатляло. Ближайший водоём находился от микрорайона бог весть где, однако сей факт ничуть не тревожил пернатых, — им хватало антропогенного ареала обитания, а полёты, охота и гнездование, попросту отошли на второй план, как что-то рудиментарное, отрафировавшееся за ненадобностью.
Так что и «модифицированные» мухи утром будут: поналезут из вентиляционной шахты, из-за оконных рам, наконец, из «трубящего» на всю квартиру водослива.
— Маринка, наверное, забыла убрать, — предположил Глеб, отпуская собаку и брезгливо склоняясь над липким клочком бумаги. — Ну и гадость.
Оказавшись на свободе, Умка невинно отошёл прочь.
— Думаешь, мне это доставляет удовольствие? — Глеб аккуратно, оперируя лишь кончиками пальцев, подцепил газету и, стараясь не растерять объедки, поскорее засунул липкий куль в мусорное ведро. — Лишь бы не забыть завтра с утра снести всё это добро на помойку.
Словно вторя словам человека, протяжно захрипел смеситель, и его булькающий, утробный вой понёсся вниз по змеевидным лабиринтам канализационных труб, злобно постукивая по буксам кранов и сотрясая водоотводные коммуникации.
Глеб вздрогнул, тут же почувствовал, как живот присоединяется к этой заунывной какофонии. Почему-то захотелось подойти к раковине и заглянуть в чёрное отверстие… Глеб не стал этого делать; лишь нерешительно почесал шлепанцем правой ноги левую голень, словно одно это движение должно водрузить на капитанский мостик утерянную было уверенность. Правая рука непроизвольно дёрнулась к подбородку — от пальцев нестерпимо несло рыбой.
— И всё-таки, мне кажется, что она специально не стала убирать.
Умка согласился и быстренько улёгся у батареи. Дом ещё не отапливался, однако пса не покидала уверенность, что данное место располагает к себе уже сейчас, так что просто глупо его игнорировать. Умка уложил голову на вытянутые перед собой лапы и как мог добродушно уставился на хозяина, точно вопрошая: «Ну зачем этот намордник? Я и без него себя прекрасно чувствую!»
Умка был собакой, а потому просто не понимал, что эта гадкая штука оставалась нужной вовсе не ему. Она была залогом безопасного существования для остальных двуногих обитателей квартиры, что дышали по соседству. Не будь «штуки» — они бы дышали иначе. Они бы совсем не дышали, страшась выдать место своего пребывания. Однако столь красноречивое умозаключение оставалось попросту недоступным для чёрно-белого восприятия Умки. Он оставался собакой и по-прежнему не понимал одного: почему эта самая «штука» постоянно оказывается застёгнутой именно на его голове.
Глеб тщательно вытер пальцы влажным полотенцем, после чего брезгливо отбросил ткань на край раковины. Подходить ближе он отчего-то так и не решился.
«Наверняка всё от того, что дом практически не заселён. Хотя, с другой стороны, может быть он попросту не чувствует присутствия своих жильцов — ведь не я владею этой квартирой. Она принадлежит кредиторам: генеральным директорам, их лощёным заместителям, угодливым юристам. Наконец, просто рулонам мелованной бумаги, потерявшим свою первозданную сущность из-за множества сотворённых копий… Вот дом и гонит прочь любыми доступными способами».
Глеб жалостливо посмотрел на притихшего у батареи пса. Человек двинулся было к зверю, но ноги затормозили на полпути и, сами собой, совершенно не прислушиваясь к командам отключившегося сознания, простым пинком, отшвырнули дальше под стол, валявшийся на полу намордник. Глеб сопроводил данное деяние самым наиглупейшим взором, который не смог бы повторить, даже вернись он прямо сейчас в беспечное детство, с паровозиками на привязи, голубятнями на крышах домов и воздушными змеями в небесах.
«Как же не хватает всего этого, утраченного безвозвратно. Именно эта потеря и порождает всё остальное. Страх, боль, угнетённость… А вовсе не дом».
Глеб откашлялся, присел, почесал ворчащего пса за ухом.
Умка шумно выдохнул, прикрыл от наслаждения глаза. Свобода пахла рыбьими потрохами, а одной досадной неприятностью стало меньше. Правда, остался дышащий холодом ящик… Ещё под потолком раскалённый хищник… и кто-то невидимый гремит в стенах. Но это всё чепуха. Главное — что проклятый ошейник наконец-то оказался задвинутым в темень, где ему, собственно, и место!
— Но дверь я всё равно закрою — так что, без фокусов, лады?
Глеб поднялся и, ещё раз убедившись, что пёс не доберётся ни до чего ценного, потушил свет.
В раковине булькнуло ещё раз, после чего всё затихло.
— Ты почему ещё не в кровати? — строго спросила Марина.
— Я мультики хотел посмотреть… — захныкал Юрка, пытаясь тенью проскочить мимо рассерженной матери.
Марина посторонилась. Краем глаза она заметила оставшиеся на дверной ручке бисеринки пота.
«Сколько же я тут простояла? Да и чего, собственно, ради?» — Марина машинально толкнула дверь и увидела, как сын мгновенно растворился в кромешном мраке. Ам — и нету таракана!
Ужас какой-то.
— Ма, а можно свет включить?
— Надо вовремя все дела делать! — цыкнула Марина. — Так ложись, а то сестру разбудишь. Я тут постою, у двери… Кровать видишь?
— Ну и что? Она ведь взрослая. Она снова уснёт.
— Так, ну-ка ложись! И чтоб ни звука больше. Светке за тобой завтра весь день ходить, а может и ночь. Так что… пускай отдыхает.
Марина чувствовала, как ручка в её тщательно стиснутых пальцах буквально раскаляется — не до красна, конечно, но боль, тем не менее, ощущается. Она постояла ещё пару секунд, глядя в непроницаемую темень и, не услышав больше ни звука, осторожно притворила за собой дверь. Прозвучал тихий щелчок, ручка чуть заметно дрогнула в пальцах, после чего всё снова затихло. Марина посмотрела на шершавую деревянную поверхность и по стене двинулась прочь.
За спиной шептались обои.
«Так обычно бывает после ремонта».
Ночью
За окнами — ночь. Разрозненные крики, радиоволны таксистов, отдалённый шум с объездных магистралей, скудный электрический свет, равнодушное мерцание звёзд, трепет материи. Сны, мысли, воспоминания… Они выползали из щелей, оседали с крыш, выглядывали из приоткрытых канализационных люков, просто возникали из ничего. Они впитывали полуночные страхи, кормились обречённостью заблудших душ, изнывали от нетерпения, после чего стремительно распространялись во всех направлениях, ловко скользя вдоль потоков сознания. Их скорость в разы превышала скорость света, а потому, у обречённых на скорую гибель жертв не было ни единого шанса уцелеть. Так начинался очередной мор — пресловутый конец света на частном уровне. Правда, зрелище мини-апокалипсиса никого не удивляло. Напротив, оно приходилось как нельзя кстати. Потому что оно — единственный корм многопиксельных камер новомодных планшетов. Кому какое дело до того, что в данной точке фазового пространства должна воцариться смерть?.. Её предсказывали и раньше. А всех интересует лишь ослепительный антураж, в свете которого растворится очередная жизнь. Человека привлекает шоу, а необходимость смотреть его пописана в наших генах.